» » »

Первая половина 17 века (часть 1)

Начало 17 века в России было отмечено страшным голодом, который унес бессчетное количество жизней. Одной из причин голода стали беспрецедентные неурожаи 1601-1602 годов. Больше всего от нехватки продовольствия страдали жители центральной и северо-восточной России, в то время, как на юго-западных окраинах страны еще можно было худо-бедно прокормиться. По этой причине в Северщину в поисках пропитания устремилось большое количество беженцев. В связи с этим следует отметить, что к началу 17 века население Стародубщины и Северщины складывалось из весьма разношерстного люда, среди которого немалую часть составляли преступники и прочие «антиобщественные элементы», которых власти ссылали в «украинные города» еще со времен Ивана Грозного. В целом социальная ситуация в начале века была очень напряженной.

В 1603 году в северских землях объявилась разбойничья шайка под предводительством некоего Хлопки Косолапа. В ее ряды охотно вливался недовольный своим положением местный и пришлый люд. Летописи сообщают, что в составе повстанческого войска были и «стародубские гультяи», т.е. разбойники. Собрав достаточные силы, основная армия повстанцев направилась к Москве, однако, в сентябре 1603 года была разбито царскими войсками. Сам Хлопка был тяжело ранен, взят в плен и умер в заточении.

В целом, общее количество склонных к вольнице и анархии лихих людей в Северщине начала 17 века продолжало стремительно расти. Известный историк Н.И. Костомаров (1817-1885), спустя более, чем два столетия, назовет это явление «северской вольницей», которой суждено было сыграть далеко не последнюю роль в истории русской Смуты.

Итак, в начале 17 века страна вступила в Смутное время - эпоху, не без оснований называемую рядом историков гражданской войной. Это был длительный период в истории России, сопровождавшийся народными выступлениями и мятежами, правлением самозванцев, иностранными интервенциями, разрушением государственной власти и разорением страны.

История русской Смуты оставила жирный след и в жизни наших предков. Стародубщина в эти лихие годы стала ареной многих интересных событий.

Речь Посполитая, как уже говорилось, никогда не забывала про свои бывшие северские земли и в течение многих лет предпринимала попытки вернуть их. Польско-литовские магнаты, составлявшие правительство Речи Посполитой, очень внимательно наблюдали за развитием ситуации в России. В начале 17 века аппетиты Польши в отношении восточного соседа возросли. Но обо все по порядку.

В 1601 году в Речи Посполитой объявился некий человек, провозгласивший себя царевичем Димитрием - младшим сыном Ивана Грозного - тем самым, который погиб в 1591 году в Угличе при невыясненных обстоятельствах. По одной из версий он был умышленно убит. По официальным же выводам властей, гибель царевича была признана трагической случайностью - было объявлено, что Дмитрий, страдавший эпилепсией, случайно заколол себя ножом, играя со сверстниками.

Объявившийся в Польше «воскресший» царевич вошел в историю под именем Лжедмитрия I (?-1606), об истинном происхождении которого споры среди историков не утихают по сей день. Наиболее устойчивая из версий, которую озвучило правительство Бориса Годунова, гласит о том, что Лжедмитрий I - это беглый дьякон московского Чудова монастыря Григорий Отрепьев.

Лжедмитрий I, заручившись поддержкой поляков, которые, в свою очередь, рассматривали его как марионетку в своих руках, объявил претензии на русский престол.

Реализацию плана по захвату власти в России самозванец начал с Северщины, куда явился с польско-литовским войском в 1603 году.

Лжедмитрий I нашел среди жителей здешних мест немалую поддержку, в т.ч. и военную - в его армию вступило немало малороссийских казаков и крестьян с окраин Московского государства. Как уже отмечалось, северское общество того времени формировалось из представителей самых разных сословий, включая беглых преступников и участников подавленного восстания Хлопка. По этой причине среди местного населения нашлось немало желающих поучаствовать в военной авантюре Лжедмитрия. Кроме того, многие из местных жителей, включая влиятельную знать, вполне охотно верили в то, что пришедший с поляками человек и есть ни кто иной, как царевич Дмитрий.

В октябре 1604 года войско Лжедмитрия I выступило в поход. В декабре 1604 года самозванец разбил под Новгородом-Северским более чем вдвое превосходившую его численностью русскую армию и двинулся через Стародубщину к Москве, практически не встречая сопротивления. Все города южного края Московии, включая Стародуб, признали самозванца своим государем и активно поддержали его поход на столицу.

Известно, что в 1604 году вторым воеводой сторожевого полка в Новгороде-Северском и в Стародубе был Владимир Васильевич Кольцов-Мосальский (?-1610), который еще в 1603 году присягнул на верность Лжедмитрию и получил от него чин боярина.

В это время в столице скоропостижно скончался Борис Годунов, после чего на период с апреля по май 1605 года трон занял его сын Федор Борисович (1589-1605). Вскоре, в результате организованного Лжедмитрием I заговора, Федор Годунов был убит и летом 1605 года ничто не помешало толпе во главе с Василием Шуйским (1552-1612) возвести самозванца на русский престол. Однако долго восседать на нем ему не пришлось. В 1606 году Лжедмитрий I был убит в результате боярского заговора, приведшего к власти уже самого Василия Шуйского. Так закончилась жизнь первого из Лжедмитриев.

Но на историческом горизонте уже маячил второй.

Происхождение Лжедмитрия II (?-1610), выдававшего себя за спасшегося от гнева бояр Лжедмитрия I, окутано густым историческим туманом. По одной из версий он был и вовсе нашим земляком, боярским сыном из Стародуба, который долгое время жил в Белой Руси, а во время Смуты вернулся на родину, где при содействии своего окружения назвался спасшимся царевичем Дмитрием. Впрочем, достоверного подтверждения версия о стародубском происхождении Лжедмитрия II не имеет. Большинство исследователей Смутного времени, основываясь, преимущественно, на белорусских летописных источниках, склоняются к версии о том, что Лжедмитрий II – это некий безвестный учитель из Шклова (совр. Могилевская область), которого организаторы интриги выдвинули на роль самозванца.

В целом, происхождение Лжедмитрия II, а также обстоятельства его выдвижения точно не установлены. Ряд исследователей полагают, что он изначально, еще до прибытия в Россию, был ставленником правящих кругов Речи Посполитой, откуда, собственно и росли корни всей самозванческой интриги. Подобного мнения, в частности, придерживались такие известные историки как Н.М. Карамзин (1766-1826) и В.О. Ключевский (1841-1911).

Но существует и иная точка зрения, согласно которой движение Лжедмитрия II базировалось преимущественно на внутреннем ресурсе, который питался за счет недовольства широких слоев русского населения существующими в стране порядками, а поляками самозванец пользовался лишь как наемной силой. К такому выводу, в частности, пришли С.М. Соловьев (1820-1879) и Н.И. Костомаров.

Вероятно, истину здесь следует искать, как обычно, где-то посередине и об этом мы еще немного поговорим позднее.

Следует отметить, что самозванчество не было каким-то уникальным явлением в русской истории. Только лишь в период Смуты в России было отмечено великое множество всякого рода лжецаревичей, периодически появлявшихся то здесь, то там, и Лжедмитрии были лишь самыми известными и успешными из этой череды самозванцев.

Достоверно известно, что самозванная история Лжедмитрия II начиналась со Стародубщины. Как начало, так и продолжение этой истории, были крайне авантюрными. Так, прежде, чем упрочить свое положение в Северщине, Лжедмитрий II со своими сообщниками разыграли в Стародубе целый спектакль. События развивались следующим образом.

В июне 1607 года будущий Лжедмитрий II, следовавший из Белоруссии, пересек границу России у Поповой Горы и прибыл в Стародуб со своим сообщником Алексеем Рукиным. Обстоятельства появления самозванца в Стародубе описываются примерно одинаково всеми источниками – как польскими, так и русскими.

Согласно сведениям из русских летописей, самозванец явился в Стародуб с неким Алешкой Рукиным, который назвался московским подьячим (так назывались канцелярские служащие в приказах и в местных государственных учреждениях России в 16-18 веках). Польский современник и сподвижник Лжедмитрия II – Микулай Скибор Мархоцкий утверждал, что самозванец явился в город в сопровождении торговца из Пропойска по имени Грицко и Пропойского войта - пана Рагозинского. Немецкий мемуарист Конрад Буссов (?-1617), находившийся в России с 1601 по 1612 годы, в свою очередь, также подтверждает нахождение при самозванце Григория (Грицко) Кашинца и подьячего Алексея. Фамилию Рукина также упоминает один из соратников Лжедмитрия II – Мозырский хорунжий Осип (Юзеф) Будила, оставивший записки о событиях, связанных с авантюрой Лжедмитрия II. Белорусский летописец, упоминая пана Рагозинского из Чечерска, говорит, что тот лишь сопроводил Нагого до границы с Московией.

Однако, несмотря на некоторые разночтения, касающиеся состава «свиты» самозванца, факт его прибытия в конце мая - начале июня 1607 года в Стародуб сомнению не подлежит. Почему в качестве «стартовой площадки» для начала авантюры был выбран именно Стародуб, достоверно неизвестно. Одна из версий гласит, что из жителей всех северских городов именно стародубцы менее всех были знакомы с Лжедмитрием I, в то время как население Путивля и Чернигова хорошо помнило первого лжецаря, на которого Нагой был внешне совсем не похож.

По личным качествам Лжедмитрий II был человеком для трона не совсем подходящим.

«Мужик грубый, обычаев гадких, в разговоре сквернословный» – такую характеристику давал ему польский ротмистр Самуил Маскевич (?-1642) – один из активных участников событий времен русской Смуты.

Явившись в Стародуб, осторожный самозванец не стал сразу объявлять себя царем, а представился его родственником Андреем Нагим, заявив, что царь «уже близко» и якобы прислал узнать, рады ли будут местные жители его появлению. Предполагается, что объявление Нагого царем произошло не ранее, чем через месяц после его появления в Стародубе и случилось это, ориентировочно, во второй половине июля – начале августа 1607 года.

Новая энциклопедия Брокгауза и Ефрона (1911-1916) сообщает нам следующие сведения: «…Явившись около 12 июня 1607 г. в Стародуб, «Нагой», сам и через товарища, называвшегося Рукиным, распускал по округе слухи о существовании царя Димитрия, а когда, в июле-августе, представители Путивля и жители Стародуба, возбужденные этими слухами, требовали, угрожая ему пыткой, указать им царя, сам объявил себя Димитрием и тут же под восклицания толпы был им признан. Ближайшие города перешли на сторону давно жданного ими царя…».

Одним из тех, кто сыграл важную роль в организации «стародубского спектакля», был местный житель, боярский сын Гаврила Веревкин. Он активно помогал Рукину готовить почву в окрестных городах и селах для объявления пока еще «Нагого» «царевичем Дмитрием». Впоследствии Лжедмитрий II щедро отблагодарил Веревкина за оказанную услугу, наградив того вотчинами и чином думного дворянина. Здесь уместно будет заметить, что некоторые современники Лжедмитрия II, в частности, Московский летописец и келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын, и вовсе утверждали, что самозванец был выходцем именно из стародубской семьи детей боярских Веревкиных и звали его Матвеем.

Известно, что в Стародубе к Лжедмитрию II примкнул известный донской атаман Иван Мартынович Заруцкий (?-1614), до того участвовавший в восстании Болотникова и прибывший от последнего к Лжедмитрию для просьбы о помощи болотниковцам, которые к тому времени терпели поражение под Тулой. Многие историки полагают, что Заруцкий и вовсе был ключевой фигурой во всей самозванческой интриге на ее стародубском, т.е. начальном этапе.

Об Иване Заруцком известно, что он был выходцем с Тернопольщины, в молодые годы попал в плен к крымским татарам, откуда сбежал и примкнул к казакам, среди которых заслужил авторитет и со временем стал лидером. Будучи донским атаманом, Заруцкий играл важную роль в борьбе Лжедмитрия I за русский престол, а после гибели самозванца примкнул к болотниковцам. По свидетельству современников отличался выдающейся личной отвагой.

Точное время появления Заруцкого на Стародубщине неизвестно. Предположительно, это была первая половина июля 1607 года. Очевидно лишь то, что Заруцкий прибыл сюда из лагеря Болотникова не случайно, а именно после получения сведений о прибытии в Стародуб Лжедмитрия II и наверняка по указанию самого Болотникова. Прибыв в Стародуб, Заруцкий, который очевидно знал, что перед ним обманщик, тем не менее, объявил местным жителям, что признал в Нагом царевича Дмитрия, что еще более упрочило положение самозванца.

Существует даже легенда, согласно которой, Лжедмитрий II, якобы, желая испытать верность стародубцев, выехал за городские ворота с атаманом Заруцким, где они начали сражаться на копьях. По предварительной договоренности Заруцкий сбил самозванца с лошади. Тот упал и сделал вид, что сильно ушибся. Заруцкий в это время пустился бежать, но был схвачен людьми и приведен к Лжедмитрию. Тот встал и, засмеявшись, сказал: «Благодарю вас, православные христиане! Вот теперь я дважды уверился, что вы мне верны».

После окончания эпопеи с Лжедмитрием II, Заруцкий в 1613-14 годах возглавлял крестьянско-казацкое движение на Дону и в Поволжье. Был выдан правительству яицкими казаками и казнен в 1614 году.

В завершение рассказа о Заруцком добавим, что свой опыт продвижения во власть самозванцев он пытался применить и после завершения истории с Лжедмитрием II. Так, в 1611 году Заруцкий был одним из руководителей 1-го земского ополчения, после распада которого выдвигал на русский престол Сидорку (?-ок. 1612) - «Псковского вора», тоже выдававшего себя за царевича Дмитрия.

Еще одним из основных соучастников Лжедмитрия II на «стародубском этапе» был польский пан Мацей Меховецкий, приведший в Стародуб несколько эскадронов. Это произошло как раз в день объявления Нагого царем. Из исторических источников известно, что с Меховецким в город прибыло до 5 тысяч поляков (по данным белорусского летописца – не более 700). Приход вооруженного войска был как нельзя кстати, поскольку это заставило умолкнуть всех сомневающихся в «царском происхождении» Нагого.

Мацей Меховецкий был польским шляхтичем, в период Смуты – один из активных организаторов движения обоих самозванцев, одно время был главнокомандующим (гетманом) всей армии Лжедмитрия II. Убит в октябре 1608 года.

Еще одним из сподвижников самозванца был некий Осип (Юзеф) Будила (Будило) - Мозырский хорунжий, выходец из украинской шляхты, приведший с собой в конце августа – начале сентября 1607 года в Стародуб вооруженную конницу. По национальности Будила, вероятно, был белорусом. В войске второго Лжедмитрия он занимал одну из руководящих должностей, оставаясь возле самозванца вплоть до его крушения в 1610 году. После гибели Лжедмитрия Будила поступил на королевскую службу и в 1611-1612 годах активно участвовал в борьбе с русским ополчением. В октябре 1612 года Будила попал в русский плен и был сослан в Нижний Новгород, где находился до окончания русско-польской войны и последовавшего затем обмена пленными в 1619 году. О том, как сложилась судьба Будилы после возвращения на родину, неизвестно.

О стародубских событиях 1607 года Будила в своих записках излагал следующее:

«В десятую пятницу после русской пасхи появился в Стародубе некто, назвавшийся сначала Андреем Андреевичем Нагим. Затем, через четыре недели, пришел в Чернигов Андрей Воеводский Рукин, москвитянин, и стал рассказывать, что в Стародубе находится царь Дмитрий. Этого Рукина взяли в Стародуб, там он указал на вышеупомянутого Нагого и сказал, что он и есть Дмитрий. Нагой сознался, ему тут же поверили. Когда о нем разослали грамоты, то многие стали собираться к нему».

А вот как описывал стародубские события Н. Мархоцкий в своей «Истории Московской войны»:

«Во время правления Сигизмунда III, в 1607 году, под час рокоша, явился новый вымышленный Дмитрий, сын боярина из Стародуба. Появился он в Литве, на Белой Руси, в местечке Пропойске, где его поймали, приняв за шпиона, и неделю держали в тюрьме. Там он назвал себя свояком убитого в Москве царя Дмитрия Андреем Андреевичем Нагим и объявил, что прячется от Шуйского, который уничтожал все «Дмитриево племя», а по-нашему — родичей. Он просил отослать его в Стародуб - северский город и крепость. Подрядился некий Грицко, лавочник из местечка Пропойска (его я потом знал при Дмитрии в подскарбиях), и другой — Рогожиньский, бургграф того же Пропойска. Вдвоем они привезли его в Стародуб и там оставили. Немного погодя этот человек послал некоего москвитянина Александра (который был с ним заодно), чтобы тот разгласил по северским крепостям, что Дмитрий жив и находится в Стародубе. Расчет оправдался: люди готовы были поверить, ибо Северская земля и Рязанское княжество не признали Шуйского государем, и все северские крепости Шуйский брал силой. Побывав в разных крепостях, Александр пришел с этой новостью в Путивль. Жители Путивля схватили его и с несколькими десятками бояр отправили в Стародуб, чтобы он им показал Дмитрия, которого выкликает, пригрозив пытками, если все рассказанное ими окажется неправдой. Испугавшись Александр указал на того человека, который его послал. Тот стал отказываться, что ничего не знает. Они и ему пригрозили пытками, если не признается (у них пытки те же муки, что и у нас), и, после препирательств, приготовились это исполнить. Тогда, рассердившись, он схватил палку со словами: «Ах вы, блядины дети, вы еще не узнаете меня? Я — Государь!» Этой смелой выходкой он добился того, что его признали царем и сразу пали в ноги, винясь за ошибку и приговаривая: «Виноваты мы, Государь, перед тобою!».

Среди прочих сподвижников Лжедмитрия II на «стародубском этапе» назовем также польских и литовских панов Александра Лисовского, Романа Ружинского (Рожинского), Адама Вишневецкого, Яна Сапегу. Все они были из числа так называемых «рокошан» - повстанцев-конфедератов, проигравших затеянное ими в 1606 году восстание против короля Сигизмунда III.

Роман Кириллович Ружинский (1575-1610) был волынским князем, потомком известного украинского гетмана Богдана Ружинского. Предположительно, род Ружинских ведет свое происхождение от Наримунтовичей. Прибыв к Лжедмитрию II, Роман Ружинский сместил с поста главнокомандующего Меховецкого, и стал гетманом войск самозванца. В период Смуты проявил себя неординарным полководцем. На счету Ружинского несколько громких побед, в числе которых разгром 170-тысячного московского войска 10 мая 1608 года под Болховом. После распада Тушинского лагеря Ружинский решил присоединиться к армии короля Сигизмунда III. Умер в апреле 1610 года и был похоронен в Киевском костеле доминиканцев.

Князь Адам Вишневецкий (?-1622) - магнат из рода Вишневецких герба Корибут, владелец обширных земель на территории современных Украины и Белоруссии. Активный сторонник православия в Речи Посполитой.

Ян Петр Сапега (1569-1611) - шляхтич из знатного рода Сапег. Активный сторонник Лжедмитрия II.

Между движением Лжедмитрия I и авантюрой его последователя прослеживается настолько явная связь, что можно с очень высокой степенью вероятности утверждать, что за организацией как первой, так и второй самозванческих интриг стояли одни и те же люди. В частности, предводитель крестьянского восстания Иван Болотников, по свидетельству Конрада Буссова, поддерживал тесную связь с Лжедмитрием II и мятежным путивльским князем Григорием Петровичем Шаховским. Они же – Болотников и Шаховской – были одними из самых активных участников в движении первого самозванца. Об участии в движении первого Лжедмитрия атамана Заруцкого уже говорилось выше. Добавим лишь, что Заруцкий знал очень многих участников авантюры Лжедмитрия II еще по совместной службе в армии Лжедмитрия I. В частности, очень хорошо знаком он был с панами Меховецким и Ружинским.

Следует отметить, что после воцарения Шуйского и убийства первого Лжедмитрия, слухи о том, что законный наследник престола Дмитрий жив, ничуть не утихли, хотя Шуйский приложил немало усилий для того, чтобы их прекратить. Напротив, слухи эти расползались вширь по всей Руси. Особенно сильна была вера в живого царевича в наших краях, что, впрочем, имеет свое объяснение. Так, обосновавшийся в Путивле после изгнания из Москвы князь Григорий Шаховской (?-после 1612) активно распространял слухи о живом царевиче по всей Северской земле, жители которой Шуйского государем признавать не желали и «за царя Василья креста не целовали». В атмосфере этих слухов оппозиционный настрой жителей Северщины по отношению к воцарившемуся в Москве Шуйскому только возрастал. Неслучайно именно здесь, в Северской земле стали собираться отряды для защиты псевдоцаревича Дмитрия, которые под предводительством Болотникова пошли к Москве. Кроме того, следует помнить, что местное население оказывало существенную поддержку еще и Лжедмитрию I.

Известно, что один из поверивших Вору стародубцев даже пожертвовал жизнь за «Димитрия», явившись под Тулу в лагерь Шуйского с обличением того в похищении престола, за что и был казнен.

Разумеется, все ближайшее окружение Лжедмитрия II прекрасно знало, что он самозванец. Более того, вероятно, об этом знали и рядовые служаки из его армии, поскольку исторические источники свидетельствуют о том, что в войсках обращались с самозванцем весьма дурно и фамильярно, совсем не подобающе его «царскому статусу». Предположим, что и население Северщины, где нашел поддержку Лжедмитрий II, со временем разобралось, что появившийся в июне 1607 года в Стародубе господин был вовсе не царских кровей. Однако же, не следует думать, что здешний народ, поддержавший в годы Смуты обоих самозванцев, был просто обманут кучкой авантюристов. Причины зародившегося на Северщине антимосковского движения лежат глубже, нежели кажется на первый взгляд.

Так, Гумилев по поводу противостояния северской окраины и Москвы писал следующее:

«Восстания более энергичных жителей окраин против центра, утратившего пассионарность, встречаются в ходе этногенеза постоянно. Точно так же во Франции Гасконь, Прованс и Бретань восставали против власти Парижа, а в Римской империи против принципов поднимались провинциалы. Пассионарный потенциал Рязани или Северской земли начала 17 века был много выше, чем в Москве, так как большее количество пассионарных людей уцелело от геноцида конца 16 века именно на окраинах России. Ведь в Северской земле, «подальше от начальства», можно было жить в безопасности от опричнины. Угрозу там представляли только татары, но разве это была угроза по сравнению с опричниками?!».

То есть, мы видим, что по-сути, Гумилев сделал вывод о наличии этнической противопоставленности обитателей Северской земли и великороссов, населяющих Москву и близкие к ней районы.

Более того, амбиции окраинного населения Гумилев вообще причислял к главной причине возникновения Смуты начала 17 века:

«Например, сторонники Болотникова по отношению к полякам, татарам, немцам считали себя русскими, но, не считая себя москвичами, говорили: «Нет, мы не москвичи, мы севрюки!» То же самое утверждали рязанцы и донцы. Когда же обнаружилась слабость центрального правительства, этого естественно ощущаемого противопоставления оказалось достаточно, чтобы периферийные субэтносы начали претендовать на лидирующее положение в русском этносе и российском суперэтносе. Именно схватка за власть между представителями разных субэтносов севера и юга страны, находящейся в акматической фазе этногенеза, и вызвала первую русскую Смуту».

Вывод Гумилева об имевшемся между «великорусским» и «северским» субэтносами антагонизме как о главной причине Смуты, довольно спорен. Но, тем не менее, мысль ученого о всегда существующей среди жителей провинции подозрительности и недоверии к центру, абсолютно верна и этот фактор тоже сыграл свою роль в исторических событиях начала 17 века.

Подытожим сказанное: Лжедмитрий II, разумеется, был обманщиком и самозванцем, однако, это по большому счету мало кого интересовало, поскольку он был лишь неким знаменем, под которое собирались все недовольные московским правительством жители окраин, а также всякого рода политические авантюристы, преследовавшие свои цели.

К рассматриваемому нами времени относится создание Лжедмитрием II в Стародубе своей думы, которую иногда называют Стародубской Воровской боярской думой, в которую вошли все ближайшие к самозванцу заговорщики.

Лжедмитрий II некоторое время жил в Стародубе, причем, учитывая свой «царский статус», весьма неплохо. По всем окрестным городам и весям разнеслась весть о том, что царь Димитрий находится в Стародубе. Помимо Стародуба, самозванца признали царем Путивль, Чернигов, Новгород-Северский, Почеп. К Лжедмитрию II со всех концов России стали стекаться многочисленные добровольцы, готовые принять участие в походе на Москву. Войско собиралось Лжедмитрия II пополнялось довольно медленно и лишь к началу сентября 1607 года, собрав достаточные силы, составленные из поляков, литовцев, казаков, местных крестьян и служилых людей, самозванец выступил со своей армией войском на север в помощь Болотникову, который к тому времени, теснимый войском Шуйского, находился в критическом положении.

Точных сведений о составе и численности армии Лжедмитрия II не имеется. Определенно можно сказать, что войско Лжедмитрия II было составлено из множества польско-литовских авантюристов, а также запорожских казаков, южнорусских дворян и повстанцев из остатков разбитой армии Болотникова.

15 сентября 1607 года войско самозванца вошло в Почеп, жители которого с радостью приняли «царя». В некоторых публикациях, напротив, говорится о том, что Почеп оказал ожесточенное сопротивление войску Лжедмитрия II и был при этом сожжен, при этом в городе погибло около 4 тысяч. Однако, вопрос о достоверности этих сведений остается открытым, из каких источников они взяты также неизвестно.

20 сентября 1607 года армия Лжедмитрия II выступила к Брянску, но на первом же привале стало известно, что царский воевода Михаил Федорович Кашин-Оболенский (?-1611) успел до прихода Лжедмитрия сжечь город. К слову, упомянутый воевода Кашин во время движения Лжедмитрия I находился в рядах его сторонников и даже был пожалован самозванцем в 1605 году в окольничие.

Лжедмитрий II разбил лагерь у стен Свенского монастыря, где провел около недели. 2 октября 1607 года самозванец передислоцировался к Карачеву, а оттуда двинулся на Козельск, который вскоре был успешно занят его войсками. Дальнейшим планам самозванца помешали известия о разгроме армии Болотникова под Тулой. Узнав об этом, Лжедмитрий II вернулся в Северскую землю.

Вскоре к Лжедмитрию II подтянулись остатки армии Болотникова, а также казаки с Дона и Днепра. Собрав новое войско, поздней осенью 1607 года самозванец выступил в новый поход. На подступах к Москве он создал лагерь в подмосковном Тушине, после чего долго и безуспешно пытался захватить столицу, получив за это прозвище «Тушинский вор». В окружении Шуйского его также называли «Стародубский вор».

После начала открытой польской интервенции Лжедмитрий II утратил влияние и поддержку своего окружения, растерял практически все войско и бежал в Калугу, где был убит в 1610 году.

Фактически, в период Смуты русское общество было разделено надвое - часть общества поддерживала Лжедмитрия II, часть - Шуйского. При этом следует помнить, что Лжедмитрий II в целом ориентировался на поддержку Речи Посполитой. Содействие же, оказанное Лжедмитрию II в Стародубе и Северщине, красноречиво характеризует отношение местных жителей к московской власти в начале 17 века.

В документах российского разрядного приказа того времени сохранились весьма интересные записи:

«… по приказу диаков думного Григория Жулябужского, да Истомы Корташова, да Петра Лошакова Новагородка Северского козаку Богдашку Топину на проезд 3 рубли. Дано. Послан в городы: во Брянск, в Почап, в Стародуб, в Новгородок Северской з грамотами». Грамоты эти гласили чтоб «тех городов изменники государю добили челом, и вины свои принесли, и крест государю целовали».

Однако, несмотря на попытки Шуйского привести Северщину к присяге не верность, значительная часть этого региона была в оппозиции. Один из исторических документов времен правления Шуйского гласит:

«…городы все, которые были в ызмене,…, государю вины свои принесли, а остались в ызмене… Стародуб да Чернигов».

То есть, мы видим, что в период Смуты юго-западный регион России московскими властями фактически не контролировался и «из ызмены» выходить не торопился. Причем, интересно, что соседний Брянск в период всей самозванческой истории контролировался воеводами, которые были верны Шуйскому, поэтому Лжедмитрий II так и не овладел этим городом.

В годы польской интервенции Стародубщина не раз еще становилась ареной военных баталий. Сначала город подвергся нападению московского войска, руководство которым осуществляли князья Василий Голицын и Иван Куракин, направленные Шуйским в Стародуб искоренять «измену». Любопытно, что взявшийся «выкорчевывать измены» князь В. Голицын (?-1619), в 1605 году сам изменил Борису Годунову, в 1610 году принимал активное участие в заговоре против Шуйского, а затем своей же рукой подписал договор о признании русским царем польского королевича Владислава. При этом, мы не забываем, что и сам Шуйский в 1605 году принимал самое деятельное участие в возведении на престол Лжедмитрия I.

Василий Шуйский

В 1609 году Речь Посполитая начала активные военные действия против Московского государства.

Весной 1610 года Стародубщина подверглась разорению со стороны запорожцев, выступавших на стороне Речи Посполитой. Так, Стародуб был сожжен казаками атамана Искорки, а городской воевода Андрей Хованский взят в плен и передан полякам. Вслед за Стародубом был взят и Почеп, где казаками также было устроено жестокое кровопролитие. В целом поход 1610 года был отмечен крайней жестокостью по отношению к местным жителям со стороны запорожских казаков. Известно, что непосредственное командование казаками в 1610 году под Стародубом осуществлял гетман нереестрового Запорожского казачества Богдан Олевченко.

Говоря о казаках, следует отметить, что в годы, предшествующие Деулинскому соглашению, на Северщине единственной крупной военной силой были как раз реестровые украинские казаки, во многом благодаря которым в этом регионе Речь Посполитая имела превосходство. После Деулина многие из казаков остались на постоянной службе в приграничных крепостях Речи Посполитой, в том числе и в Стародубе.

В 1612 году украинские казаки под предводительством Каленика Остаповича штурмом взяли Стародуб. Но не сумев закрепить за собой город, казаки ограничились его разгромом и ушли.

Также известно, что в те годы в Северской Украине и в Стародубщине активно действовала крупная полуразбойничья банда Александра Юзефа Лисовского - шляхтича западно-русского происхождения, который во времена Смуты участвовал со своим войском во многих военно-политических авантюрах, затевавшихся на Руси. Лисовский прибыл в Северщину ориентировочно в 1607 году и быстро сколотил здесь довольно крупный отряд, состоявший из казаков и прочего люда, причем не только славянского имени. Известно, что в отрядах Лисовского были даже ирландцы и англичане. В первые годы Смуты отряд Лисовского промышлял на Рязанщине и под Москвой, а затем, ориентировочно в ноябре 1607 года, в Стародубе примкнул к движению Лжедмитрия II. По свидетельству активного участника событий Смуты Конрада Буссова, Лисовский во время своих походов не щадил никого, «убивая и истребляя все, что попадалось на пути: мужчин, женщин, детей, дворян, горожан, крестьян». В сентябре 1616 года Лисовский погиб внезапной смертью примерно в двадцати верстах от Стародуба на пути в Вязьму, во время подготовки очередного набега на Московию. «И как будет от Стародуба двадцать верст, и Лисовскому учинилась смерть вскоре, спал с коня и издох» - сообщает царская грамота тех лет. Соратники Лисовского еще долго рыскали в поисках удачи по всей Европе, неизменно называя себя «лисовчиками» по имени своего первого командира. Для истории внешний облик «лисовчиков» сохранил великий Рембрандт, написавший картину, которая так и называется – «Лисовчик».

Известно, что в Стародубе в 1616 году наместником был некий Александр Нагой, которого обвиняли в изменнической деятельности в пользу поляков. А воеводой с 1614 года в Стародубе служил Петр Андреевич Волконский-Глазун. О последнем известно, что он был единственным сыном князя А.С. Волконского-Вертлушки. После Стародуба, в 1618-1620 годах был на воеводстве в Костроме, а с 1625 по 1628 годы - в Можайске. В 1639 году был отправлен в Пелым, где, вероятно и умер около 1641 года. Оставил трех сыновей: Якова, Михаила и Семена.

В 1617 году польский королевич Владислав выступил в большой завоевательный поход на Россию, целью которого был захват власти над восточным соседом. Военные действия продолжались на протяжении 1617-1618 годов. Значительную поддержку в этом походе Владиславу оказывали запорожские казаки под руководством гетмана Петра Конашевича-Сагайдачного (?-1622), который в 1618 году, проходя через Стародуб, сжег город дотла и устроил в нем кровавую резню. До этого такую же резню Сагайдачный устроил в Путивле, где разгромил православные храмы и уничтожил местных монахов. В биографии Сагайдачного эпизод с жестоким и кровопролитным походом в Московию стал причиной жарких исторических дебатов. Факт этот действительно воспринимается неоднозначно, поскольку сам гетман был православным и в энциклопедических справочниках фигурирует как борец против засилья польского католичества в Украине. Есть мнение, что войско Сагайдачного в этом походе выступило в качестве наемного в обмен на преференции в пользу казачества со стороны Речи Посполитой. Скорее всего, с таким мнением следует согласиться. К тому же известно, что в 1620 году, в обстановке растущего освободительного движения, Сагайдачный отправил в Москву посланцев, заявивших о желании реестрового запорожского войска служить России. Подобные факты из истории запорожского казачества дают нам основания выдвинуть предположение о том, что авантюрно-разбойничьему менталитету запорожцев было чуждо чувство религиозного или национального единства.

Гетман Сагайдачный

Попытка Владислава завладеть московским престолом окончилась неудачей, однако Польша извлекла для себя из русской Смуты немалые выгоды. В декабре 1618 года в селе Деулино близ Сергиева Посада между Россией и Речью Посполитой было заключено перемирие сроком на 14 с половиной лет. Соглашение было весьма невыгодным для России, которая, будучи разоренной и ослабленной, вынуждена была уступить Речи Посполитой обширные земли на западе и юго-западе страны. По Деулинскому перемирию к Польше отошли смоленские земли, а также почти вся Северская земля, включая Стародубщину. Таким образом, в конце 1618 года наш край снова оказался под властью поляков, которые, в свою очередь, считали, что возвратили свои исконные земли.

По утвержденному административно-территориальному делению Стародубщина оказалась в составе Смоленского воеводства Великого княжества Литовского с центром в Смоленске. Площадь воеводства составляла около 53 тысяч квадратных километров. Наместником короля в Смоленском воеводстве стал королевич Владислав. Смоленскими воеводами в период с 1618 года до последней четверти 17 века были Николай Глебович, Андрей Сапега, Михаил Друцкий-Соколинский, Александр Гонсевский, Крифтош Гонсевский, Юрий Глебович, Павел Ян Сапега, Филипп Казимир Обухович, Адам Матей Сакович, Михаил Казимир Пац, Григорий Казимир Подберезский, Криштоф Есьман.

Королевич Владислав

Стародуб был административным центром одного из поветов Смоленского воеводства. Повет (повiт) – слово польского происхождения, в русском языке аналогом ему является «уезд». Стародубский повет, в свою очередь, был разделен на четыре хоругви – Стародубскую, Мглинскую, Почепскую и Трубчевскую. Во главе хоругви стоял ротмистр, каждая хоругвь имела свое знамя. Так, у Стародубской хоругви было красное знамя с голубым крестом.

В Стародубе сразу же разместился крупный польский военный гарнизон.

После 1620 года местная и пришлая знать начала получать королевские грамоты на крупные стародубские поместья. Для решения вопросов, связанных с процедурой раздачи земель, в 1620 году на Стародубщину были присланы польские комиссары Балтазар Стравинский (староста из Мозыря) и Войцех Глембоцкий (королевский секретарь). Официально цель их миссии была озвучена следующим образом - «на ординацию замков, от Москвы рекуперованных».

Получить королевскую грамоту на владение земельным имением можно было лишь на основании «комиссарских листов», которые составлялись по результатам проведенных обследований. Среди местных знатных родов весьма значительные по масштабам поместья получили Бороздны и Рубцы.

Оставшаяся земля раздавалась представителям шляхты. Здесь следует сказать, что местные земли доставались преимущественно мелким и малоизвестным шляхтичам. Вероятнее всего, это была частично местная знать, частично – знать, массово хлынувшая в Северщину из других регионов Речи Посполитой, в надежде получить хотя бы какой-нибудь земельный надел.

Говоря о населившей Стародубщину «польской шляхте», следует сразу же сделать оговорку о том, что почти все местные шляхтичи, собственно, поляками в узком этническом смысле этого слова не были. Местная знать в основном была представлена славянской (русской, белорусской) шляхтой. А польской ее в исторической литературе называют лишь постольку, поскольку это были дворяне, происходившие из западнорусских земель, долгие годы находившихся под властью Речи Посполитой. К слову, многие из представителей местной шляхты остались на Стародубщине и после событий Хмельнитчины, продолжая владеть своими поместьями.

Часть земли досталась и сельскому населению, включенному поляками в списки так называемой служилой «замковой прислуги» (по сути, это были первые реестровые казаки Стародубщины).

Некоторые города отдавались в частное владение целиком. Например, Мглин с окрестными селами был жалован литовскому магнату, Трокскому воеводе Николаю Абрамовичу – крупнейшему землевладельцу Стародубщины того времени. Среди других крупных землевладельцев известны Александр Пясочинский, Ян Куницкий.

Николай Янович Абрамович (?-1651) был одним из виднейших государственных деятелей Великого княжества Литовского того времени. Почти все молодые годы Абрамович посвятил военной службе, участвуя в различных кампаниях. На этом поприще он дослужился до чина генерала артиллерии. Абрамович известен как комиссар при заключении Поляновского мира 1634 года. После завершения военной карьеры Абрамович занимал различные должности на государственной службе. Так, в 1636-1647 годах он служил Стародубским старостой. Неоднократно избирался послом на сеймы и депутатом Трибунала Великого княжества Литовского. С 1647 года и до самой смерти Абрамович был воеводой Трокским, т.е. одним из высших должностных лиц в одной из крупнейших областей ВКЛ с центром в городе Троки (Тракай) и такими городами, как Ковно (совр. Каунас) и Гродно. В Великом княжестве Литовском Николай Абрамович был известен как один из лидеров кальвинистского движения. Помимо упомянутых владений на Стародубщине, имел поместья в Виленском, Ошмянском и Речицком поветах, а также в Киевском воеводстве. Из детей Абрамовича известен сын Самуэль. Н.Я. Абрамович скончался в 1651 году в Вильне.

Герб рода Абрамовичей

В целом, масштабы проникновения поляков во все сферы жизни нашего региона было, пусть и не всеобъемлющим, но весьма заметным. Так, со временем большинство ключевых военных и административных должностей в переданных в «частные руки» городах стало распределяться по конфессиональному признаку - их занимали католики. В отличие от стародавних времен польско-литовского владычества, когда Северщина, будучи формально в составе ВКЛ, по-сути варилась в своем собственном соку, нынешняя власть Речи Посполитой взяла прямой курс на полонизацию и католизацию местного населения.

В феврале 1620 года в жизни Стародуба произошло весьма примечательное событие. Польский король Сигизмунд III Ваза (1566-1632) направил стародубцам жалованную грамоту, в которой сообщалось, что городу даруются привилегии по так называемому Магдебургскому праву, которое юридически закрепляло право горожан на самоуправление. Помимо Стародуба, «магдебургскими городами» стали также Мглин (в марте 1626 года) и Погар. Не останавливаясь на деталях, скажем лишь, что в период польского господства Стародуб имел типичную для всех «магдебургских» городов систему местного самоуправления и характерные «магдебургские» черты в сфере торговли, ремесла и налогообложения. В Стародубе были образованы магистрат (аналог современной мэрии) и суд. Город имел свои собственные герб, печать и знамя. Городские ремесленники были объединены в цеха по профилям своей работы. Глава Стародуба (мэр) именовался войтом, которого сначала избирали горожане, а затем избранную кандидатуру утверждал польский король. Название прижилось - впоследствии городской голова в Стародубе именовался войтом еще достаточно долго, в том числе и во времена Гетманщины, когда никаких поляков здесь уже не было. Впрочем, со времен польского господства сохранились не только названия – принятая в 1620 году «магдебургская» система административного управления в Стародубе и Мглине была подтверждена в 1666 году государем Алексеем Михайловичем и просуществовала в этих городах до конца 18 века. И даже попытки полковой казачьей старшины прибрать к рукам городскую власть не увенчались успехом – на протяжении многих лет стародубские городские власти имели достаточную самостоятельность в управлении городом. Лишь в период правления Стародубского полковника Лукьяна Жоравки казакам удалось несколько ограничить власть магистрата.

Сигизмунд III

Наиболее влиятельным Стародубский магистрат был с 1681 по 1708 годы, в период пребывания на должности войта энергичного Степана Ширая. Стародубский магистрат был одним из самых богатых среди всех магистратов Малороссии, а по масштабам находящихся в его собственности землевладений, не имел себе равных среди всех северских городов. Впрочем, в 18 веке влияние Стародубского магистрата уменьшалось довольно быстрыми темпами. Об этом весьма красноречиво свидетельствует анализ количества сел и деревень, принадлежавших Стародубскому магистрату в разные периоды. Так, если в конце 17 века на территории Стародубского полка магистратскими значились 36 сел, то уже в 1730 году их осталось 18, а в 50-х годах 18 столетия – всего 7.

Среди всех «магдебургских» городов Малороссии Стародуб выделялся как важный торговый центр и считался в этом плане городом «второго класса» (к «первому» классу относились такие города, как Киев и Нежин). Количество ремесленников и торговых людей в Стародубе во 2 половине 17 века составляло половину от общего числа жителей города. Отдельные исследователи считают, что Стародуб в тот период был наиболее развитым ремесленным и торговым центром Левобережной Украины. В городе даже существовал специальный гостиный двор для приезжавших сюда московских купцов. В Стародубе того времени известны улицы Немецкая и Грецкая, где часто останавливались купцы из Европы.

Большинство горожан Стародубщины в период польского владения имели статус мещан и были лично свободными гражданами. Любопытная деталь – многие из городских жителей во времена польского владычества переняли у поляков манеру одеваться. Вошедшие тогда в обиход местных жителей костюмы изредка встречались у малороссийских горожан даже в конце 19 века.

Местное сельское население, в отличие от горожан, было зависимым: с приходом поляков крестьянин переходил в подчинение к шляхтичу, который владел соответствующей территорией, в пределах которой проживали селяне. Местные жители обязаны были нести в пользу своего хозяина оброчные повинности и отбывать барщину. То есть, мы видим, что при польском владении местное крестьянство фактически имело статус крепостного. Крепостная зависимость малороссийского крестьянина была формально уничтожена после событий Хмельнитчины, но существенного облегчения в жизни местных селян не наступило по причинам, о которых мы еще поговорим.

В рассматриваемый временной период было также отмечено появление в Стародубщине поселений караимов - представителей древней еврейской секты, возникшей еще в 8 веке в Багдаде. Говоря об основном тезисе караимского учения, вкратце поясним, что караимы признают Ветхий завет единственным авторитетным источником, отрицая традицию Талмуда и раввинистические учения. Постепенно караимы, вытесняемые с Ближнего Востока, начали перебираться в Византию, а оттуда в Европу. В итоге, к концу 16 века центр караимской учености переместился в Литву, откуда сектанты начали проникать и в славянские земли. В наше время небольшие общины караимов сохранились лишь в Украине, Литве и Польше. Сколько караимов проживало на Стародубщине, а также, когда и почему они исчезли - неизвестно.

Продолжая еврейскую тему, отметим, что представители этой древнейшей национальности проживали в нашем крае на протяжении всей его истории – первые сведения о стародубских евреях относятся к 10 веку.

В период польского господства на Стародубщине появились так называемые магистратские села и деревни. Так именовались населенные пункты, жители которых были приписаны к обслуживанию городского магистрата, а по-сути и принадлежали ему. Причем отметим, что такое явление, как принадлежность сел к магистрату, продолжало существовать еще весьма долго, в том числе и после изгнания поляков.

Сигизмунд III официально закрепил за Стародубом его герб с изображением дуба с орлиным гнездом. Впрочем, герб этот был для стародубцев не в новинку, поскольку известен еще со времен Черниговского княжества. Существовал и еще один герб Стародуба, полученный городом от польского короля в 1625 году: в лазуревом поле Святой Георгий (Юрий) на коне поражает копьем дракона. Оригинальные изображения этого герба не сохранились, известны лишь поздние реконструкции.

Мглин тоже получил от короля свой герб, на котором был изображен святой Флориан с копьем (Флориан - почитаемый в Польше святой-мученик, живший в Италии в 6 веке). Впрочем, новые гербовые знаки в Стародубе и Мглине так и не прижились.

Еще одним примечательным событием периода польского господства, по мнению краеведов, стало упорядочение учета сельского и городского населения, что, в свою очередь, привело к появлению у местных жителей постоянных, передающихся из рода в род фамилий. До этого фамилий в их современном понимании не было. Для выделения человека в социальной среде использовались семейные или же персональные прозвища, варианты которых могли зависеть от огромного количества факторов: особенности внешности, места жительства, рода занятий родителей, каких-то физических недостатков, фантазии односельчан и т.д. и т.п.

Об истории фамилий Стародубщины брянский краевед Екатерина Чеплянская написала в свое время интересную и весьма заслуживающую внимания статью.

Известно, что наиболее распространенными фамилиями нашего региона являются так называемые патронимические фамилии, образованные от прозвищ предков по мужской линии. Так, по мнению Е. Чеплянской, значительная часть фамилий на Стародубщине была образована от имен собственных, например Иван, Авдей, Клим, которые превратились в фамилии-прозвища с суффиксами «-онок», «-енок», например: Иваненок, Авдеенок, Клименок, Тимошонок и т.п. По мнению Е. Чеплянской, такие окончания сближают местные фамилии с одним из восточнобелорусских типов фамилий. Впоследствии, в 19 веке многие местные патронимические фамилии видоизменились и стали звучать на украинский манер, т.е. с окончанием «-ко». Например, Шинкаренок - Шинкаренко, Марченок – Марченко, Тимошонок - Тимошенко и т.д. Также видоизменились многие фамилии с окончанием на «а» (типа Рухлядка и т.п.) – в них последняя буква тоже заменилась на «о». В таком виде эти фамилии сохранились до настоящего времени.

Еще одной особенностью здешних фамилий является частое присутствие в них суффикса «–ич» (Лашкевич, Дашкевич и т.п.). Значительное количество таких фамилий имеют белорусско-польское происхождение. Также, по мнению автора статьи, стародубские фамилии испытали на себе и великорусское влияние. В частности, такие украинские фамилии как, например, Коваль, Медведь, Швец, стали записываться по великорусскому образцу: Ковалев, Медведев, Швецов. Наконец, особое место занимают часто встречающиеся в нашем регионе фамилии с окончанием на -ский, -цкий. Они имеют явно польское происхождение, что впрочем, совершенно не означает, что предки обладателей таких фамилий были этническими поляками. Вероятнее всего, изначально их фамилии были просто образованы по польскому подобию, либо же первоначальные прозвища трансформировались на польский манер. Незначительное количество местных фамилий было образовано по немецкому типу (Школа, Кульман и др.).

Любопытно, что для каждого села были присущи «свои» характерные фамилии, сохранившиеся на протяжении нескольких веков, вплоть до настоящего времени. К примеру, фамилии Ворона, Гавриленков, Горбачев, Качура, Ковалев, Коваль, Литвяков, Мелюк, Прокопенок, Сиваха, Теплый, Чмут, Шанько встречались среди крестьян села Волкустичи. В Платкове – Архипенок, Гапоненок, Ермаков, Панков, Панченок, Пружина, Романенок, Тепляков, Терешонок, Щербак. Среди чернижовских крестьян известны фамилии Веркеев, Горелый, Дедок, Костюченок. Для Найтопович были обычными такие фамилии как Артеменок, Арещенок, Бондарь, Булавка, Гончар, Дураченок, Костюченок, Маргацкий, Зубрицкий, Прокопенок, Радченок, Рубан, Семеньков, Сергеенко, Синица, Швед, Швец, Шевцов, Шкред, Шавека, Шпиньков, Яцков. Рохмановские фамилии были такими: Безик, Коваленок, Марченок, Гапоненок, Лосицкий, Ляшенок, Пастернак, Приваленок, Серенок, Черный. Рюховские фамилии: Бондаренок, Марченок, Цепков, Власенок, Ковалевич, Кузменок, Крысь, Иванов, Донцов, Кокоша, Дебушевский, Антипенок, Привалов, Сердюк, Чмут, Пастухов, Короткий, Зверек, Давыденок, Стельмух, Пустовойт, Жук, Иванютин, Назаревский, Несин, Панков. В Яблонке и Чернятке было много Обыночных. Фамилия Манжос часто встречалась в населенных пунктах Аленовка, Яблонка. В Красновичах было немало жителей по фамилии Кургуз. К старогутнянским фамилиям относятся Ращинские.

Одновременно с военными и административными мероприятиями, Сигизмунд III затеял и опасную церковную реформу, направленную на искоренение православия из умов местного населения. В этой связи следует сказать, что сам Сигизмунд с детства был воспитан своей матерью Екатериной Ягеллонкой как истовый католик. Вместо православия он предполагал насадить в наших краях унию - гибрид католичества и православия, имевший своей целью постепенное окатоличивание исконно православных территорий в Украине и Белоруссии, т.е., этакий «мягкий» вариант перевода православных славян в католическую веру.

Униатская церковь была учреждена на церковном соборе в Бресте в 1596 году. Согласно условиям унии, православная церковь западнорусских земель (Украины и Белоруссии) признавала основные догматы католицизма, почитала за главу церкви папу римского, но сохраняла православную обрядность и богослужение на славянском языке. Заключение Брестской унии вызвало протест у низших слоев населения Украины и Белоруссии. В ответ польские власти организовали преследование противников униатства. К слову, Брестская уния была официально расторгнута лишь в 1946 году на церковном соборе в Львове.

Религиозное мировоззрение и в современном мире определяет поведение миллионов людей. Нужно ли говорить, какое значение вопросам веры придавали люди, жившие в 17 веке, и насколько непопулярной была затея польского короля среди исконно православного населения.

Со временем гонения на православие со стороны поляков лишь усилились.

В 1625 году король издал акт, согласно которому ключевые посты в системе городской администрации Стародуба могли занимать только католики. Фактически это означало, что представители местной знати отстранялись от участия в управлении городом.

В это же время была образована униатская архиепископия под названием Смоленской и Черниговской, первым архиепископом которой стал ярый униат - католический епископ Смоленский Лев Кревза (встречается и иной вариант написания его имени - Леонтий Кривза), пользовавшийся неограниченной поддержкой Сигизмунда III. Кревза руководил всем процессом окатоличивания Северской Украины и Стародубщины. В нашем регионе были отмечены факты закрытия и разрушения православных церквей, насильственного крещения в католичество. Вот что сообщает нам о тех событиях Летопись Самовидца:

«…лятцкой поп Исаия в Стародубе церкви…позапечатовал и велел… бать к себе русским попом, которые попы служили у церквей. И попы к нему не бывали и от него разбежались, и он… изымал Никольского попа Исидора, и ево сковал, и велел держать, покаместа из Смоленска в Стародуб бискуп приедет, и ему…во всех церквах учинить римская вера…».

Открытие католических костелов вместо православных храмов отмечалось и во всех других городах Северщины, а также во многих селах, как, например, в соседних с нами Ляличах. Впрочем, под «открытием костелов» не следует понимать их строительство. Следов характерной для католических храмов архитектуры на территории нашего края мы не найдем даже при большом желании. Католические костелы учреждались в помещениях уже существовавших здесь православных церквей.

Категория: История Унечского района | Добавил: unechamuzey (30.11.2017) | Автор:
Просмотров: 1580 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: