Находясь в Коростене, Щорс получает приказ любыми силами удержать город как можно дольше. Это было очень важно для большевиков, т.к. через Коростень эвакуировался Киев, на который с юга уже наступал Деникин.

После потери Киева, перед Щорсом, дивизия которого находилась под Житомиром, встала задача эвакуироваться из этого района, поскольку начдив уже практически находился в клещах: с запада наступали поляки, на юго-западе - Петлюра, южнее - Махно, с востока - деникинцы.

Находясь у Коростеня, начдив начал организацию отступления, при этом его дивизия регулярно вступала в бой с наступавшими с запада войсками Петлюры. К этому моменту дивизия Щорса уже стала именоваться 44-й стрелковой. Ее образовали путем объединения под началом Щорса 1-й Украинской Советской и 44-й пограничной дивизий (командир И.Н. Дубовой). Дивизионные полки получили новую нумерацию: 1-й, 2-й и 3-й Богунские полки были переименованы в 388-й, 389-й и 390-й Богунские полки, соответственно.

Начиналась вторая половина августа 1919 года. Щорсу оставалось жить ровно две недели.

Официально озвученная версия гибели Щорса звучала следующим образом: начдив погиб на поле боя у села Белошица (ныне - Щорсовка) недалеко от Коростеня от пулевого ранения в голову, которое причинил ему петлюровский пулеметчик, засевший у железнодорожной будки. Здесь сразу следует сказать, что главным источником этой версии были Иван Дубовой, служивший в 44-й дивизии заместителем Щорса и командир Богунского полка Казимир Квятек, находившиеся в момент гибели начдива в непосредственной близости от него.

Это случилось 30 августа 1919 года. Перед началом боя командир и Дубовой прибыли в окрестности села Белошица, где бойцы 3-го батальона Богунского полка (командир – Ф. Гавриченко) залегли в цепь, готовясь к бою с петлюровцами. Богунцы рассредоточились вдоль железнодорожной насыпи на краю небольшого леса, а впереди, примерно в 200 метрах от насыпи, стояла железнодорожная будка, в которой петлюровцы организовали огневую пулеметную точку. Когда Щорс находился на позициях, противник открыл сильный пулеметный огонь, в радиус действия которого попал и начдив. Со слов Дубового, огонь был настолько сильным, что вынудил их залечь на землю. Щорс начал рассматривать в бинокль пулеметную позицию противника и в этот момент роковая пуля настигла его, попав прямо в голову. Спустя 15 минут командир скончался. Иван Дубовой, который, как долгое время считалось, был единственным свидетелем гибели Щорса, утверждал, что он лично бинтовал Щорсу простреленную голову и в это самое время командир умер буквально у него на руках. Входное пулевое отверстие, по утверждению Дубового, находилось спереди, в районе левого виска, а вышла пуля сзади.

Такая геройская версия гибели красного командира вполне устраивала политическую верхушку страны Советов и долгое время под сомнение никем не ставилась.

Лишь спустя много лет стали известны обстоятельства, давшие богатую пищу для размышлений о достоверности озвученной выше версии. Но об этом речь пойдет ниже.

После гибели Щорса его тело без вскрытия и медицинского освидетельствования было переправлено в Коростень, а оттуда траурным поездом в Клинцы, где состоялась церемония прощания родственников и сослуживцев с начдивом. Тело Щорса в Клинцах встречали Хайкина и Е.А. Щаденко (1885-1951) – тот самый Щаденко, который в годы Великой Отечественной был заместителем наркома обороны СССР. Из Сновска срочно приехали отец и сестра Щорса. В Клинцах тело начдива забальзамировали, запаяли в цинковый гроб и затем товарным поездом отправили в Самару, где его и похоронили 12 (по другим данным 14) сентября 1919 года, в том же гробу на местном Всехсвятском кладбище. Похороны прошли тихо и скромно. В процессии участвовала Ф. Хайкина, а также красноармейцы, в том числе и богунцы - боевые соратники Щорса. Почему местом погребения Щорса была выбрана именно Самара, доподлинно неизвестно. Существуют лишь версии, из которых выделим три основных:

1) Щорс был вывезен в далекую Самару и тайно похоронен подальше от родных мест по распоряжению большевистской верхушки, пытавшейся таким образом скрыть истинные причины гибели командира;

2) Командира не стали хоронить на родине, поскольку опасались, что его могила, находясь в зоне активных боевых действий, может стать объектом вандализма со стороны неприятелей, как это произошло с погибшим в Житомире в августе 1919 года Боженко. Над трупом последнего жестоко надругались петлюровцы: они извлекли тело Боженко из могилы, привязали к двум лошадям и разорвали на части. Никого не оправдывая, отметим, что проходившая накануне этих омерзительных событий процедура похорон Боженко выглядела тоже весьма непристойно – батьку похоронили на старом лютеранском кладбище в семейном склепе недавно умершего местного барона, останки которого предварительно были выброшены из гроба, а на его место положили тело Боженко. В связи с рассматриваемой версией, приведем строки Ф. Хайкиной из выпущенного ею в 1935 году сборника «Легендарный начдив»: «...Бойцы, как дети, плакали у его гроба. Это были тяжелые времена для молодой советской республики. Враг, чувствовавший близкую гибель, делал последние отчаянные усилия. Озверевшие банды жестоко расправлялись не только с живыми бойцами, но издевались и над трупами погибших. Мы не могли оставить Щорса на надругательство врагу... Политотдел армии запретил хоронить Щорса в угрожаемых местностях. С гробом товарища поехали мы на север. У тела, положенного в цинковый гроб, стоял бессменный почетный караул. Мы решили похоронить его в Самаре».

3) Есть сведения, что у супруги Щорса – Ф. Хайкиной, в то время в Самаре жили родители, бежавшие из Новозыбкова весной 1918 года при подходе к городу немцев. Именно поэтому было принято решение о похоронах командира в городе на Волге. К тому же Хайкина на тот момент уже была беременна и ей вскоре предстояло рожать, поэтому, возможно, она предпочла уехать на это время к родителям. Хотя точные место и время рождения их совместной с Щорсом дочери Валентины неизвестны. В пользу этой версии косвенно свидетельствует и такой немаловажный факт: с началом Великой Отечественной войны Фрума Хайкина эвакуировалась с дочерью из Москвы не куда нибудь, а именно в Куйбышев.

После смерти Щорса командование дивизией принял его помощник Иван Наумович Дубовой (1896-1938). Под его началом дивизия вскоре добилась значительных успехов на полях гражданской войны в Украине.

О Дубовом известно, что он родился в 1896 году в Чигиринском уезде Киевской губернии, происходил из крестьянской семьи. До 1917 года учился в Киевском коммерческом институте, затем служил в армии. В июне 1917 года, еще в период военной службы, вступил в РСДРП(б). Участвовал в установлении Советской власти в Сибири и на Донбассе. С февраля 1918 года Дубовой был командиром отряда Красной Гвардии в Бахмуте (совр. Артемовск Донецкой области), затем военным комиссаром Новомакеевского района, комендантом Центрального штаба Красной Гвардии Донбасса, помощником начальника штаба 10-й армии. Летом и осенью 1918 года участвовал в обороне Царицына.

В феврале 1919 года Дубовой был назначен начальником штаба группы войск Киевского направления Украинского фронта, затем стал начальником штаба 1-й Украинской Советской армии, в мае-июле 1919 года исполнял должность командующего 1-й Украинской Советской армии.

Пути Щорса и Дубового пересеклись в июле 1919 года, когда последний был назначен начальником 3-й пограничной дивизии, а затем начальником 44-й стрелковой дивизии. В начале августа 1919 года, после объединения 44-й стрелковой дивизии с 1-й Украинской Советской дивизией, Дубовой стал заместителем Щорса, а после смерти последнего, как мы уже говорили, занял место начдива.

К 1935 году Дубовой дослужился до должности командующего войсками Харьковского военного округа, но вскоре был арестован. О причинах и обстоятельствах его ареста мы еще расскажем.

До середины 30-х годов прошлого века имя Щорса было практически неизвестно широким народным массам, хотя в Украине о нем помнили многие. Но все резко поменялось в 1935 году, когда Сталин поручил известному советскому режиссеру Александру Довженко (1894-1956) снять историко-революционный фильм о Щорсе. Это был чисто идеологический заказ на создание пропагандистского фильма в пафосном революционном стиле. И Довженко выполнил этот заказ на совесть. После выхода фильма на экраны, «украинский Чапаев», которым по замыслу Сталина должен был стать Щорс, завоевал у советского зрителя невероятную популярность и явно способствовал искусственной советизации массового сознания украинцев, поскольку в фильме Щорс позиционировался как выходец из украинского народа, горячо сражавшийся за большевистские идеалы. Однако, созданный в фильме образ начдива, имел мало общего со Щорсом настоящим.

Сталин выбрал на роль главного украинского героя гражданской войны Щорса, видимо, неслучайно. Наверняка Сталин знал о Щорсе, поскольку в свое время вождь был членом Реввоенсовета группы войск Курского направления, т.е. фактически Украинского фронта, на котором дивизия Щорса играла одну из ключевых ролей. Однако, почему из всех возможных вариантов на роль «легенды» Сталин выбрал такую второстепенную фигуру гражданской войны, как Щорс, сказать сложно.

Выполняя заказ Сталина, Довженко прекрасно осознавал, что создаваемая им красивая история о пламенном революционере Щорсе имеет мало общего с реальностью. Режиссер не мог этого не понимать, т.к. собрал и изучил огромное количество архивных материалов, касающихся биографии Щорса. Судьба собранного Довженко и его коллегами более чем двадцатитомного архива, включавшего в себя массу уникальных документов-первоисточников, неизвестна до сих пор. Несмотря на собранные сведения о Щорсе, Довженко в угоду политической конъюнктуре был вынужден снять фильм таким, каким хотел его видеть хозяин Кремля, лично контролировавший ход работы. Кроме того, за деятельностью Довженко на протяжении всего периода съемок пристально следили органы госбезопасности.

Фильм о Щорсе снимался в Украине. Специально для съемок на студии в Киеве был построен огромный павильон, который так и назывался – «щорсовский». На роль начдива был приглашен совершенно непохожий на него актер Евгений Валерианович Самойлов (1912-2006). Консультировал съемочную группу лично Иван Дубовой. По просьбе Довженко своими воспоминаниями также поделились близкие соратники начдива – братья Лугинцы, Владимир Исакович, Сергей Петренко-Петриковский.

Кино о Щорсе снимали два года и, наконец, в мае 1939 года фильм вышел на экраны. Картина имела колоссальный успех. Ажиотаж был таков, что в первые несколько недель проката ее посмотрели около 30 миллионов зрителей. Остался доволен и главный «заказчик» фильма, а посему в 1941 году кинокартине «Щорс», а также ее автору и исполнителю главной роли была присуждена Сталинская премия – в те годы знак наивысшего признания.

Отметим одну интересную деталь – мастер кинематографа, сделавший Щорса всесоюзной знаменитостью, был земляком и почти одногодком начдива. Александр Довженко появился на свет в 1894 году в селе Сосница Черниговской губернии, что в нескольких десятках верст от родины Щорса - Сновска. Сегодня это два районных центра Черниговской области. В каждом из них есть музей в память о прославивших свою малую родину земляках.

И наконец, еще один довольно примечательный факт из биографии режиссера: Довженко в годы гражданской войны, до того как перейти на сторону большевиков, был весьма вдохновлен идеями украинской национальной государственности и, видимо, по этой причине находился в рядах сторонников Центральной Рады, сражаясь в войсках Петлюры – основного противника Щорса.

После выхода фильма в прокат, имя Щорса гремело по всей стране. Его именем стали называть улицы, площади и даже города. Во второй половине 30-х годов композитор Матвей Блантер на стихи Михаила Голодного написал знаменитую песню о Щорсе – «Шел отряд по берегу…».

При такой громкой славе, весьма странным выглядит тот факт, что широкой общественности не было известно не только точное месторасположение могилы Щорса, но и населенный пункт, в котором она находится. Даже абсолютное большинство самарцев не подозревало, что ставший в одночасье легендой красный командир похоронен в их родном городе. Поиски могилы Щорса во второй половине 30-х годов успехом не увенчались. Сложно сказать, по какой причине, хотя, представляется, что задача эта была, хоть и непростой, но вполне решаемой.

В августе 1937 года органами НКВД был арестован бывший дивизионный заместитель Щорса - Иван Дубовой. Истинные причины его ареста назвать затруднительно. Многие историки полагают, что он не случайно был репрессирован именно в тот момент, когда из Щорса начали делать всенародно любимого героя - вероятно, Дубовой слишком много знал об истинных причинах смерти Щорса. Официально И.Н. Дубовой, занимавший на момент ареста должность командующего войсками Харьковского военного округа, был осужден по делу об организации «военно-фашистского троцкистского антисоветского заговора». Это было то самое знаменитое «дело военных», по которому проходили Тухачевский, Якир, Корк, Уборевич, Примаков и многие другие видные советские военачальники. Все они были ликвидированы и Дубовой не стал исключением. Его расстреляли 29 июля 1938 года в Москве, на следующий день после вынесения приговора. В 1956 году Дубовой был посмертно реабилитирован.

Во время следствия Дубовой сделал шокирующее признание, заявив, что убийство Щорса – его рук дело. Объясняя мотивы преступления, Дубовой заявил, что убил начдива из личной ненависти и желания самому занять место начальника дивизии. В протоколе допроса Дубового от 3 декабря 1937 года записано: «Когда Щорс повернул ко мне голову и сказал эту фразу («хороший пулемет у галичан, черт побери»), я выстрелил ему в голову из нагана и попал в висок. Тогдашний командир 388-го стрелкового полка Квятек, который лежал рядом со Щорсом, закричал: «Щорса убили!» Я подполз к Щорсу, и он у меня на руках, через 10-15 минут, не приходя в сознание умер».

Помимо признания самого Дубового, аналогичные обвинения в его адрес высказал в марте 1938 года Казимир Квятек, написавший из Лефортовской тюрьмы заявление на имя наркома внутренних дел Ежова, где указал, что прямо подозревает Дубового в убийстве Щорса.

Приведем это заявление полностью:

«Народному комиссару внутренних дел

Союза ССР Николаю Ивановичу Ежову от арестованного Казимира Францевича Квятек.

Заявление

Я решил чистосердечно рассказать следствию о своей антисоветской работе и все, что известно об антисоветских делах других участников военно антисоветского заговора. Желая очиститься до конца, я считаю своим долгом рассказать Вам об одном, самом ужасном преступлении перед советским народом, виновным в котором я считаю И.Н. Дубового, бывшего командующего ХВО. Я хочу рассказать об убийстве бывшего командира 44-й стрелковой дивизии Щорса и обо всем, что приводит меня к твердой уверенности о причастности к этому делу Дубового. В конце августа 1919 года 44 я дивизия обороняла Коростень. 388-й стрелковый полк, которым я командовал, занимал оборону от деревни Могильно до Белошицы. Я прибыл на участок 3-го батальона дер. Белошицы с целью организовать контрудар накоротке, чтобы оттянуть часть сил петлюровских и галицийских частей на себя. Когда мною была подтянута резервная рота на опушку леса, отдано распоряжение и была поставлена задача, мне сообщили из штаба полка Могильно, что в 3-й батальон прибыл Щорс, его заместитель Дубовой, Семенов начартдивизиона и другие. На окраине села я встретил Щорса и доложил ему обстановку. Щорс приказал вести его на позицию. Я Щорса уговаривал не ходить на передовую линию огня, однако, он пошел к бойцам, лежащим в окопах, ведя с ними разговоры, шутил. Один из красноармейцев вдруг заявил Щорсу, что он с утра наблюдал скопление противника в домике сарае, что там имеется и пулемет и что, мол, Щорсу опасно разгуливать открыто. Семенов, начальник артдивизиона предложил обстрелять из батареи этот домик и распорядился командиру батарей перенести командирский пункт к себе, и когда был командный пункт батареи готов, принялся стрелять сам. Семенов стрелял неудачно, снаряды разбрасывал, чтобы прекратить напрасную трату снарядов, я предложил Щорсу поручить стрелять начальнику батареи Химиченко, который с 3 4 м снарядом накрыл домик показался дым, пыль, который закрыл этот домик. Спустя секунд 20 вдруг был открыт пулеметный огонь. Я лег левее Щорса, Дубовой правее, возле него. Лежа под пулеметным огнем, я обратил внимание Щорса на то, что у противника хороший боец пулеметчик, что он изучил перед собой участок и хорошо видно наблюдал. Щорс ответил мне, что пулеметчик у противника хорош, выдержанный. В это время я услыхал крепкую ругань красноармейца, который говорил «кто там стреляет из револьвера», хотя я стрелявшего не видел. Разговор со Щорсом прекратился; вдруг я посмотрел на Щорса и заметил его стеклянные глаза, крикнул Дубовому - Щорс убит. Тут же я поднялся и помчался на опушку леса, 50-70 метров от позиции, к месту расположения резервной роты, штаба батальона, медицинскому пункту помощи батальона. К этому времени Дубовой уже оттянул Щорса за укрытие и приказал комбату выполнять поставленную задачу, т.е. нанести короткий удар врагу. Сам же я пошел с наступающими цепями вперед. Пройдя с ними метров 500-600, я вернулся обратно, но уже Щорса не было, его увез Дубовой в Коростень. От медсестры, да я и сам видел, что удар был Щорсу нанесен в правый висок. Он жил 20 минут, не приходя в сознание. Обращает на себя внимание, что Щорс не был похоронен в Коростене, а поспешно отправлен, с какой то паникой, на Волгу в Самару. Впоследствии были отдельные разговоры в полку, что Щорс убит своими. Причем среди бойцов шли усиленные разговоры, что Щорса убил Дубовой, чтобы занять место Щорса. Эта мысль еще тогда возникла и у меня. Я исходил из личных подозрений, исходя из обстоятельств смерти Щорса, которые я сам наблюдал. Дубового я тогда знал очень мало, так как я его видел второй раз. До этого Дубовой был начштаба 1-й Украинской Советской армии. Щорс был тем самым в подчинении у Дубового. Сам же Щорс вел жесткую борьбу с бандитизмом, внедрял революционную железную дисциплину и за бандитизм карал строго, не останавливаясь ни перед чем. В 1936 году в январе или феврале, когда Дубовой меня вербовал в контрреволюционный военный заговор, я затронул вопрос перед Дубовым, относительно картины смерти Щорса и между прочем я сказал, что Щорс погиб как то нелепо и что в полку были отдельные разговоры, указывающие на него Дубового. Он мне ответил, что не следует подымать разговора относительно смерти Щорса, так как громадное большинство считает, что Щорс убит Петлюрой. Пусть это мнение так и остается и предложил мне, несколько волнуясь, больше об этом не говорить. Это еще больше меня убедило, что к смерти Щорса Дубовой имел непосредственное отношение.

Квятек

14.ІІІ.1938 г.

Москва Лефортовская тюрьма».

Но, несмотря на такие признания, обвинения в убийстве Щорса Дубовому никто не предъявлял. Более того, это признание вообще не имело никаких последствий. Несмотря на свою «громкость», сенсация неслышно утонула в глухих тюремных стенах и на долгие годы легла на пыльные полки гэбэшных архивов.

Впрочем, все это имеет вполне логичное объяснение. Щорс на тот момент уже был «всенародным героем», история его гибели воспевалась в песнях и стихах, которые передавались из миллионов уст в уста. При таких обстоятельствах, независимо от того, насколько достоверным было признание Дубового, получить от высшего руководства СССР санкцию на расследование истинных причин гибели Щорса было вряд ли возможно.

Что же касается существа изложенных Дубовым обстоятельств гибели Щорса, то их достоверность вызывает большие сомнения.

В частности, существует точка зрения, что Дубовой, сделав признание в убийстве Щорса, намеренно оговорил себя, пытаясь таким образом перенести акценты следствия с политических на чисто уголовные. Эта версия, конечно, имеет право на жизнь, однако, в ней весьма хромает логика – непонятно, каким образом признание Дубового в убийстве Щорса позволило бы ему избежать уже предъявленных обвинений в антисоветском заговоре.

Могилу Щорса в Куйбышеве отыскали лишь в 1949 году. Возможно, это произошло бы и раньше, но в период войны и в послевоенные годы, видимо, было не до Щорса. Хотя, справедливости ради отметим, что место погребения начдива пытались найти еще до войны в 1939 году, но безуспешно.

Отыскать захоронение Щорса помог самарский житель по фамилии Ферапонтов, который в 1919 году, будучи мальчишкой, стал случайным свидетелем церемонии похорон начдива. К этому времени Всехсвятское кладбище, где был похоронен Щорс, уже прекратило свое существование. На его месте еще в 20-х годах вырос кабельный завод, при строительстве которого о переносе могил никто не задумывался. Известно, что помимо могилы начдива, на этом же кладбище были похоронены мать известного писателя Алексея Николаевича Толстого, мать певца Федора Шаляпина, академик и историк С.Ф. Платонов (1860-1933). В наши дни на огромной территории бывшего кладбища располагаются детский парк, носящий имя Щорса, хлебозавод и жилой массив.

При помощи Ферапонтова, сумевшего вспомнить расположение участка, на котором похоронили Щорса, удалось-таки найти и поднять из земли цинковый гроб с телом начдива. После эксгумации, состоявшейся 16 мая 1949 года, гроб с телом командира был доставлен в местное отделение судебно-медицинской экспертизы для вскрытия и исследования останков. Разрешение на это пришлось получать лично у секретаря ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкова (1901-1988). Исследование останков Щорса проводилось сотрудниками Куйбышевского медицинского института.

Тогда еще никто не знал, что результаты вскрытия станут настоящей сенсацией и дадут богатую пищу для разговоров об истинных причинах смерти Щорса. Правда, при жизни Сталина попытки поставить под сомнение официальную версию гибели начдива имели лишь единичный характер и по понятным причинам ответного энтузиазма со стороны официальных властей не вызывали. Более активно этот вопрос стал обсуждаться с наступлением «хрущевской оттепели», когда широкому кругу общественности были представлены результаты судебно-медицинского вскрытия.

Задача судебных медиков была значительно облегчена тем обстоятельством, что тело Щорса, находившееся в цинковом гробу, довольно хорошо сохранилось. При извлечении гроба были легко узнаваемы даже характерные черты его лица, на голове сохранилась марлевая повязка. Сомнений в том, что извлеченные останки принадлежали Щорсу, не было ни у кого, тем более, что присутствовавшая при эксгумации Фрума Хайкина опознала тело своего супруга.

Итак, каковы же были результаты судебно-медицинской экспертизы. Согласно выводам специалистов, на черепе Щорса были обнаружены повреждения в виде огнестрельных ранений в затылочной области справа и в теменной области слева. Высказываясь о механизме образования этих повреждений, эксперты были категоричны – они причинены пулей, выпущенной из огнестрельного нарезного оружия. В качестве входного было определено отверстие в правой затылочной части, а в области левой теменной кости, по мнению экспертов, пуля нашла себе выход. Предположительное расстояние, с которого был произведен выстрел, также не осталось без внимания экспертов: по их мнению в Щорса стреляли с расстояния в 5-10 шагов.

Вот с этого момента и пришло время поговорить об альтернативной версии гибели Щорса.

По убеждению сторонников «неэнциклопедической» версии гибели Щорса, командир закончил свой жизненный путь вовсе не от вражеской пули, а был умышленно убит предательским выстрелом в затылок по негласному указанию сверху, а именно, по приказу из Реввоенсовета 12-й армии, а возможно и самого Льва Троцкого. Впрочем, забегая вперед, хотелось бы предупредить читателя о том, что версия о намеренной ликвидации начдива до сих пор не имеет каких-либо «железобетонных» доказательств и является всего лишь гипотезой. Впрочем, аргументы ее сторонников довольно сильны, а потому заслуживают самого пристального внимания.

Первым и самым главным аргументом сторонников версии убийства Щорса является акт судебно-медицинской экспертизы, содержание которого было изложено выше.

Прочие же аргументы базируются на анализе свидетельств очевидцев гибели начдива и событий, так или иначе с нею связанных.

Теми, кто убежден, что Щорс погиб от предательского выстрела сзади, были озвучены даже имена конкретных предполагаемых участников этого преступления.

Так, в качестве наиболее вероятного исполнителя убийства Щорса называется некий Павел Танхиль-Танхилевич, который 30 августа 1919 года находился на поле боя у села Белошица рядом с начдивом. Личность Танхиль-Танхилевича не очень хорошо изучена по причине отсутствия о нем подробных сведений. Впрочем, некоторые детали известны: Павел Самуилович Танхиль-Танхилевич, 1893 года рождения, выходец из Одессы, по национальности еврей, бывший гимназист, в 1919 году в возрасте 25-26 лет стал политинспектором реввоенсовета 12-й армии. Был членом РКП(б). Владел иностранными языками, в частности, французским. Последняя деталь может указывать на его происхождение из благородной семьи. По некоторым данным имел уголовное прошлое, что, впрочем, не может вызывать удивления, т.к. в рядах большевиков в годы гражданской войны насчитывалось немало бывших уголовников.

Версия о причастности к убийству Танхиль-Танхилевича базируется, прежде всего, на показаниях нескольких очевидцев. Так, близкий соратник Щорса еще с унечских времен - С.И. Петриковский, служивший в дивизии командиром кавалерийской бригады, в своих мемуарах рассказывал, что Иван Дубовой спустя несколько часов после гибели командира поведал ему некоторые любопытные обстоятельства о происходивших у села Белошица событиях. Так, со слов Дубового, рядом со Щорсом действительно находился политинспектор реввоенсовета и при этом он также вел бой, стреляя из револьвера по врагу. По какой причине политинспектор оказался во время боя на передовом краю 44-й дивизии – непонятно. Впоследствии, во время допросов в НКВД Дубовой о Танхиль-Танхилевиче не упомянул ни разу.

Неизвестно, также, кто и когда дал Танхилю-Танхилевичу указание ехать с инспекторской поездкой в дивизию Щорса, однако, очевидно, что это не могло быть личной инициативой политинспектора. Одним из тех, кто обладал полномочиями направлять политинспекторов в те или иные подразделения, был член Реввоенсовета 12-й армии Семен Иванович Аралов, о возможной причастности которого к предполагаемому убийству Щорса мы еще будем говорить.

К слову, о Танхиль-Танхилевиче упоминал в газетной заметке еще в 1935 году К. Квятек, который, рассказывая со страниц украинской газеты «Коммунист» об обстоятельствах гибели Щорса, поведал, что 30 августа 1919 года вместе с командиром и Дубовым на позиции у села Белошица прибыл и некто Танхиль-Танхилевич – уполномоченный реввоенсовета 12-й армии. Дубовой же о присутствии этого человека не говорил ничего. Однако, озвучивая версию гибели Щорса, Квятек не поведал ничего нового – с его слов командир погиб от пули пулеметчика.

О дальнейшей судьбе Танхиль-Танхилевича почти ничего неизвестно. Осенью 1919 года следы политинспектора теряются, известно лишь, что сразу после гибели Щорса его срочно переводят на Южный фронт. Имя Танхиль-Танхилевича всплыло лишь во второй половине 20-х годов в Прибалтике, где он, якобы, работал в эстонской контрразведке.

Впрочем о Танхиль-Танхилевиче есть и другие сведения, порождающие больше вопросов, чем ответов. Так, в некоторых украинских источниках со ссылкой на архивные материалы органов госбезопасности России говорится о том, что Танхиль-Танхилевич был родом из Царицына и в 1919-1920 годах работал в 10-й советской армии, причем все это время находился в Царицыне и Армавире, после чего в мае 1920 года был арестован по подозрению в шпионаже. Эти сведения, в свою очередь, прямо противоречат версии о нахождении Танхиль-Танхилевича в момент гибели Щорса в расположении 44-й дивизии. Вместе с тем, высказывается мнение и о том, что документы о нахождении Танхиль-Танхилевича в год убийства Щорса при 10-й армии были изготовлены специально, для создания алиби на случай каких-либо обвинений.

После того, как стали известны результаты экспертизы, обнаружилось немало и других нестыковок официальной версии гибели Щорса с некоторыми фактами и рассказами очевидцев.

Например, еще до эксгумации тела Щорса, в 1947 году небольшим тиражом вышла в свет книга бывшего бойца щорсовской дивизии Дмитрия Петровского «Повесть о полках Богунском и Таращанском». В ней Петровский утверждал, что во время боя у села Белошица пулеметчик, якобы застреливший Щорса, был в куски разорван артиллерийским снарядом вместе с железнодорожной будкой еще до того, как погиб начдив. Другие бойцы впоследствии тоже вспоминали о том, что в тот момент, когда погиб Щорс, вражеский пулемет уже не стрелял, зато многие отчетливо слышали одиночный револьверный выстрел. Кроме того, Петровский уже тогда, т.е., еще задолго до эксгумации Щорса, прямо писал о том, что Щорс был убит предательски выпущенной ему в затылок пулей. Правда, эти строки имелись лишь в первом издании книги Петровского. Из всех последующих они были изъяты.

Об этом же, спустя 15 лет, написал в своих мемуарах уже упомянутый выше Петриковский. Более того, тщательно проанализировав все обстоятельства гибели командира, он прямо поставил под сомнение официальную версию его смерти, высказав мнение, что Щорса убили умышленно и сделал это, вероятнее всего, Танхиль-Танхилевич при содействии или с молчаливого согласия Дубового, с которым политинспектор, по словам Петриковского, имел довольно тесные взаимоотношения. В частности, Петриковский отмечает тот факт, что Танхилевич, неоднократно приезжая в дивизию, всегда останавливался у Дубового.

Из воспоминаний С.И. Петриковского (1962 год):

«…30 августа Щорс, Дубовой, я и политинспектор из 12-й армии собрались выехать в части вдоль фронта, думали о том, чтобы на месте решить возможность несколько отодвинуть противника от Коростеньского узла. Автомашина Щорса, кажется, ремонтировалась. Решили воспользоваться моей машиной. Тогда были моими шоферами Прокофьев Петр Петрович (старший) и его помощник Кассо Зиновий Аронович (помощник), и Прокофьев Филя (2-й помощник), брат Петра Петровича. …В день 30 августа 1919 года Петр Прокофьев болел, вместо него за рулем сидел Кассо. Машина была сильной, пятиместной. Выехали 30-го днем. Спереди сидел Кассо и я рядом с ним, на заднем сидении сидели Щорс, Дубовой и политинспектор. На участке Богунской бригады Щорс решил задержаться. Договорились, что я на машине еду в Ушомир с тем, что, приехав на место, я посылаю машину за ними и тогда они приедут в Ушомир в кавбригаду и захватят меня обратно в Коростень. Приехав в Ушомир, я послал за ними машину, но через несколько минут по полевому телефону сообщили, что Щорс убит на участке Богунской бригады. Я поскакал верхом в Коростень, куда его повезли. Шофер Кассо вез уже мертвого Щорса в Коростень. Кроме Дубового и медсестры… на машину нацеплялось много всякого народа, очевидно, командиры и бойцы. Щорса я увидел в его вагоне. Он лежал на диване, его голова была сильно забинтована (обмотана марлей). Дубовой был почему-то у меня в вагоне. Он производил впечатление человека возбужденного, рассказывал мне несколько раз, повторял, как произошла гибель Щорса, задумывался, подолгу смотрел в окно вагона. Его поведение тогда мне показалось нормальным для человека, рядом с которым внезапно убит его товарищ. Не понравилось только одно, вернее как то насторожило в тот день. Эта тревога определилась у меня в ту ночь, когда я перебирал в памяти события прошедшего дня. Мне Дубовой несколько раз начинал рассказывать, стараясь придать несколько юмористический оттенок своему рассказу, как он услышал слова красноармейца, лежащего справа: «Какая это сволочь с «ливорверта» стреляет». Красноармейцу на голову упала стреляная гильза. Стрелял из браунинга политинспектор, по словам Дубового. Даже расставаясь на ночь, он мне вновь рассказал, как стрелял политинспектор по противнику на таком большом расстоянии из браунинга и как красноармеец сказал: «Какая это сволочь с «ливорверта» стреляет? …Возвратимся к событиям 30 августа 1919 г. Я больше не видел политинспектора 12-й армии. Мне товарищи называли даже его фамилию. Она у меня записана. Но я не уверен в ней. Это был человек лет 25-30. Одет в хорошо сшитый костюм, хорошо сшитые сапоги, в офицерском снаряжении. В хорошей кобуре у него находился пистолет системы «Браунинг», никелированный. Я его запомнил хорошо, так как этот политинспектор, будучи у меня в вагоне, вынимал его и мы его рассматривали. По его рассказам, он родом из Одессы. Проходя по российским тюрьмам, я насмотрелся уголовников. Этот политинспектор, почему то, на меня произвел впечатление бывшего «урки». Не было в нем ничего от обычного типа политработника. Приезжал он к нам дважды. Останавливался у Дубового. Его документ, что он политинспектор, я видел своими глазами. Выстрел, которым был убит Щорс, раздался после того, как замолк пулемет (рассказ медсестры Богунского полка и некоторые другие рассказы товарищей, находившихся вблизи). Я допускаю случайное убийство. Политинспектор волновался, а может быть, и струсил. Первый бой. Возбуждение. Свой случайно убил своего. Бывало. Что тогда? Свои разберутся. Осудят. Быть может, даже под суд отдадут. Но при неумышленном убийстве всегда все таки потом простят, поймут. …Пулемет противника стрелял слева. Щорс был убит уже после того, как он лег на землю. Убит пулей, вошедшей сзади справа в затылок и вышедшей несколько слева в области темя. Следовательно, стрелявший тоже лежал. Никак не мог Щорс повернуть так на 180 градусов свою голову в сторону противника. При стрельбе пулемета противника возле Щорса легли Дубовой с одной стороны, политинспектор с другой. Кто справа и кто слева я еще не установил, но это уже и не имеет существенного значения. Я все таки думаю, что стрелял политинспектор, а не Дубовой. Но без содействия Дубового убийство не могло быть. Зная любовь людей к Щорсу, кто бы рискнул пойти на убийство? Только опираясь на содействие власти в лице заместителя Щорса, Дубового, на поддержку РВС 12-й армии, уголовник совершил этот террористический акт. Бинтовал голову мертвого Щорса тут же на поле лично сам Дубовой. Намотал бинта очень много. Когда медсестра Богунского полка Анна Розенблюм предложила перебинтовать аккуратнее, Дубовой сказал, что не надо. По приказанию Дубового тело Щорса без медицинского обследования и составления акта, немедленно отправлено на родину для погребения. Обследования и расследования произведено не было. Штаб 12-й армии в это время переезжал из Киева в новое место. По дороге в Клинцах или в Новозыбкове тело встретила Ростова, Щаденко, Гольдштейн. Там тело положили в цинковый ящик, запаяли, уложили в гроб и отправили дальше на север...».

Сестра начдива Ольга Александровна впоследствии вспоминала рассказ одного из бойцов-щорсовцев о том, как после гибели командира, на объявлении личному составу приказа о вступлении Дубового в должность начдива, кто-то из богунцев хотел выкрикнуть по этому поводу свое неудовольствие, но товарищи осекли его, якобы со словами: «Молчи! Тоже хочешь пулю получить?».

Очевидно, многое об истинных причинах смерти Щорса знала и его вдова, Фрума Хайкина. Однако, каких-либо публичных откровений на этот счет от нее никто никогда не слышал. Имеются лишь косвенные ссылки на рассказы Хайкиной об этом. Так, известный ученый Сергей Петрович Новиков (род. в 1938), который очень тесно общался с физиками-теоретиками Института Ландау и в частности, был вхож в семью Валентины Щорс и Исаака Халатникова, в своей книге «Мои истории» записал такие сроки:

«…Валя Щорс - жена Халата, нашего директора - рассказывала мне со слов матери, которая была высокого ранга работником ЧК-НКВД еще с 1917-18г.: Щорс, ее отец, комполка или комбриг, поссорился с реввоенсоветом. Это была система, контролируемая Троцким. Приехал какой-то тип. Когда во время боя Щорс высунулся из окопа с биноклем, пуля попала ему в затылок, сзади. Щорса объявили героем, об нем пели песни, как и о Кирове…».

Сторонниками версии умышленного убийства Щорса в качестве одной из причин его ликвидации называется глубокая личная неприязнь, существовавшая между Щорсом и Семеном Араловым – членом Реввоенсовета 12-й армии, в которую входила дивизия Щорса. В частности, в 60-х годах об этом прямо писал С.И. Петренко-Петриковский.

Семен Иванович Аралов (1880-1969) – старый большевик со стажем. В годы гражданской войны возглавлял Регистрационное (разведывательное) управление Полевого штаба Реввоенсовета и считается отцом-основателем современного ГРУ. После гражданской войны работал на дипломатических должностях в системе Наркомата иностранных дел, затем в ВСНХ СССР, в Наркомфине и Государственном Литературном музее. В годы Великой Отечественной войны Аралов служил помощником начальника оперативного отделения штаба 21-й дивизии народного ополчения и начальником трофейного отдела в штабе 33-й армии. С 1946 года Аралов занимался партийной работой, а с 1957 года вышел на пенсию. Скончался 22 мая 1969 года, похоронен на Новодевичьем кладбище Москвы.

Аралов был весьма близок к самому Льву Троцкому и имел возможность сообщать тому любые сведения о Щорсе и его дивизии, преподнося их в крайне негативном свете. И могущественный Троцкий вполне доверял поступавшей от Аралова информации. Основные обвинения, исходившие от Аралова в адрес Щорса, сводились к ненадежности командира и его бойцов в «деле революции», «партизанщине», самоволию, отсутствию дисциплины, антисемитизме. По существу последнего обвинения заметим, что авторы отдельных публикаций прямо называют Щорса махровым антисемитом.

Подлинное отношение Щорса к «еврейскому вопросу» нам неизвестно, однако, скажем, что вышеозначенные обвинения никак не вяжутся с логикой. В частности, известно, что супругой и любимой женщиной Щорса была Фрума Хайкина – чистокровная еврейка. Уже, исходя из одного этого, мы вряд ли ошибемся, если скажем, что обвинения Щорса в махровом антисемитизме имеют под собой мало оснований. А вот существовали ли антисемитские настроения среди личного состава щорсовской дивизии – сказать сложно. С высокой долей вероятности можно утверждать, что они существовали и периодически проявлялись в крайних формах, т.к. дивизия была разношерстной, составленной в основном из коренных жителей украинской провинции, а в Украине, как известно, градус враждебности к евреям был традиционно высоким во все времена. Николай Полетика и вовсе считал Украину «исторической родиной еврейских погромов».

Еврейские общины Черниговской губернии, да и всей Украины в целом, страдали от систематических погромов на протяжении всей гражданской войны. У того же Николая Полетики мы можем встретить уже прямые обвинения в адрес богунцев. Так, Полетика утверждал, что в мае 1919 года солдаты Богунского полка учинили еврейский погром в городе Золотоноше Полтавской губернии. В связи с этим отметим, что богунцы действительно в мае 1919 года находились в Золотоноше, где участвовали в подавлении григорьевского мятежа. При этом, в некоторых источниках сообщается, что богунцы, участвуя в боях против григорьевцев, попутно расстреливали и коммунистов.

Впрочем, справедливости ради отметим, что представители антибольшевистских сил по отношению к евреям отличались еще большей жестокостью.

В отдельных своих донесениях в Москву Аралов не стеснялся в выражениях, прямо называя бойцов Щорса «контрреволюционерами», «украинской бандой», «сборищем бандитов», всячески стараясь подчеркнуть, что Щорс, по своей сути, является человеком, враждебным делу и духу большевизма.

Возникает вопрос – почему же Аралов просто не арестовал Щорса, как это в годы гражданской войны было сделано с многими военачальниками, обвиненными в партизанщине и антибольшевизме. В качестве наиболее вероятного ответа на этот вопрос, назовем банальную боязнь Москвы взорвать ситуацию внутри дивизии, где Щорс обладал большим авторитетом и его арест мог повлечь непредсказуемую реакцию, вплоть до прямого неповиновения и перехода личного состава в стан антибольшевистских сил, как это произошло с дивизией Н.А. Григорьева. Подобный сценарий событий неминуемо означал бы для большевиков потерю всего фронта к западу от Киева. При таких обстоятельствах устранение Щорса под видом его геройской гибели, якобы от петлюровской пули, было куда более предпочтительным вариантом.

40 лет спустя, Аралов в мемуарах о гражданской войне так напишет о Щорсе: «К сожалению, упорство в личном поведении привело его к преждевременной гибели». И в тех же мемуарах содержится весьма любопытное утверждение Аралова о том, что впервые о гибели Щорса он узнал лишь 8 сентября 1919 года. Скажем прямо – в это невозможно поверить, т.к., маловероятно, чтобы в Реввоенсовет армии в течение целой недели не поступило никаких сообщений относительно смерти начальника крупной дивизии. И это притом, что весть о гибели Щорса уже была напечатана в дивизионной газете «Красная Правда» от 4 сентября 1919 года и вообще вряд ли в те дни в войсках можно было найти человека, который не знал бы о гибели начдива.

Говоря об обвинениях Щорса в партизанщине, следует признать, что для этого у Аралова некоторые основания все-таки имелись. Украинские дивизии, которые, подобно Богунскому полку, формировались из разношерстных партизанско-повстанческих отрядов, имели свою специфику, которая в общих чертах может быть обозначена такими терминами, как «атаманщина» или «батьковщина». Зачастую с командирами таких подразделений было сложно найти общий язык и уж тем более трудно было заставить их беспрекословно выполнять приказы армейского начальства. В свою очередь, и самим командирам было нелегко организовать дисциплину в своих частях, поскольку в них служил не самый простой контингент. К примеру, в Богунском полку служил Иван Алексеевич Васильчиков, более известный как атаман Галака (Галако). При освобождении Чернигова от петлюровских войск он был уличен в мародерстве, арестован и предан военному трибуналу. Однако, ему удалось бежать. В 1920 году Васильчиков организовал уголовную банду, которая действовала в лесах украинского и белорусского Полесья, в районе Чернигова и Гомеля, грабя и убивая население, особенно еврейское. Впоследствии банда атамана Галаки имела связи с различными силами антисоветского толка, в связи с чем сегодня в Украине предпринимаются попытки представить деятельность Галаки как национально-освободительную. В 1921 году атаман Галака был ликвидирован органами ЧК.

В целом, отдельные украинские командиры в идеологическом плане никак не отвечали ожиданиям московских большевиков. Например, тот же батька Боженко, в ответ на назначение в войсках политкомиссаров заявил, что если «будете давить нас, перейдем на сторону Петлюры». Разумеется, подобные вещи расценивались как опасное самовольство, которого терпеть не мог Троцкий, стремившийся к созданию кадровой профессиональной армии с жестким подчинением вышестоящему командованию. Сегодня с высокой долей вероятности мы можем предположить, что высшее большевистское командование в 1919 году рассматривало своенравного Щорса как ненадежного «попутчика», от которого при случае не прочь было избавиться. Если проводить параллели с другими известными украинскими деятелями времен гражданской войны, то судьба Щорса в каких-то моментах схожа с судьбой Нестора Махно. Тот, со своей гуляйпольской братией оказал большевикам немало услуг, воюя с Петлюрой, Григорьевым и в первую очередь с белогвардейцами. Некоторое время Махно даже находился в прямом подчинении командованию Красной Армии, награждался орденом Красного Знамени, однако, его вольный нрав и нежелание подчиниться Москве заставили большевиков ликвидировать армию прославленного батьки, а сам он избежал гибели, перебравшись за границу.

Еще более яркий пример неподчинения большевикам продемонстрировал атаман Николай Александрович Григорьев (1878-1919), который, будучи командиром 6-й украинской советской дивизии, 7 мая 1919 года поднял мятеж и выступил против большевиков. Учитывая, что в подразделении Щорса служил контингент, весьма схожий по менталитету с теми же махновцами и григорьевцами, для которых главным авторитетом был не воинский устав и комиссар, а «батька», у большевистского командования были немалые основания опасаться развития событий в щорсовской дивизии по аналогичному сценарию.

Добавим также, что в постсоветское время была обнаружена переписка Льва Троцкого с командованием 1-й армии, в которую входила дивизия Щорса, где нарком давал указания провести «строгую чистку и освежение командного состава» дивизии, а также замены его представителями других национальностей, так как все «украинцы с кулацкими настроениями».

О субординационных проблемах, имевшихся между украинскими формированиями и советским армейским командованием, писал в своих воспоминаниях и Николай Полетика:

«…Я сам видел, как комиссары Советского правительства Украины в 1919 году не могли заставить Богунский и Таращанский полки повиноваться своим приказам».

В некоторых источниках приводятся свидетельства о том, что в мае 1919 года солдаты Богунского полка срывали с себя кокарды, со словами, что это «жидовские звезды».

Впрочем, известны и отличные от араловских оценки дивизии Щорса. Так, нарком по военным и морским делам УССР Подвойский, в докладной записке Ленину от 15 июня 1919 года сообщал, что наиболее боеспособной на украинском фронте он считает дивизию Щорса.

В связи с этим, акцентируем внимание на том, что полярно противоположные доклады Подвойского и Аралова о положении дел в дивизии Щорса по времени разделяло все лишь пару недель.

В целом, все исследователи биографии Щорса приходят к выводу о том, что у начдива был непростой характер и в связи с этим отношения с вышестоящим командованием тоже складывались весьма непросто. Стремление до конца отстаивать свою точку зрения красноречиво характеризует эпизод телеграфных переговоров Щорса от 15 августа 1919 года с командующим 12-й Украинской армией Семеновым, в которых последний призывал Щорса бросить в бой молодых и необстрелянных курсантов.

«Командарм: Ближайшими резервами для вас могут служить курсанты.

Щорс: Курсантов я не дам. Я буду отступать вплоть до Москвы, но курсантов не дам. Это значит погубить все. У нас еще впереди много предстоит, это будет на один заряд. Я заявляю: я пойду с курсантами, но меня больше совсем не будет, ни курсов, ни меня.

Командарм: Этого требует положение.

Щорс. Если вы решили все принести в жертву, что тоже не спасет положение, давайте приказание последнее, но заявляю, что больше для меня приказаний не нужно будет, ибо меня не будет, я умру с честью».

По мнению ряда исследователей, ко второй половине 1919 года Щорс, глубоко разочаровавшись в военной и политической доктрине советской власти, всерьез обдумывал возможность отмежеваться от большевиков и перейти на сторону Украинской Народной республики. Такое же мнение высказывается и о двух других близких к Щорсу командирах – Черняке и Боженко. Оба они также погибли при достоверно не выясненных обстоятельствах в том же августе 1919 года. Впрочем, какими-то объективными доказательствами того, что Щорс рассматривал подобные варианты, мы не располагаем.

Завершая тему о причинах гибели Щорса, добавим, что, помимо двух главных версий, существует и еще одна, согласно которой, Щорса, якобы ликвидировал известный революционный деятель Павел Дыбенко. Впрочем, при тщательном анализе событий 1919 года, связанных со Щорсом, становится очевидным, что эта версия не выдерживает критики.

Так или иначе, но достоверно назвать истинную причину гибели Щорса мы пока не в состоянии…

После проведения необходимых мероприятий, 10 июля 1949 года Щорса перезахоронили со всеми подобающими почестями на новом кладбище в Самаре. Из родственников в процессии принимали участие вдова начдива Ф. Ростова с дочерью Валентиной, его младшая сестра Ольга Александровна. К слову, последняя, после войны почти 20 лет работала в родном городе директором музея имени Н.А. Щорса.

Со временем на могиле Щорса в Куйбышеве появился новый гранитный монумент, к которому уже несколько поколений самарцев на протяжении многих лет приносят цветы.

В Унече именем Щорса была названа улица, а в 1957 году напротив железнодорожного вокзала был установлен памятник начдиву, изготовленный брянским скульптором Г.Е. Коваленко. Рядом с памятником Щорсу в Унече в конце 80-х годов прошлого века был разбит сквер, который ранее назывался «Комсомольский». В 1991 году памятник в связи с его износом заменили на новый, изготовленный киевскими мастерами под руководством скульптора В.М. Иваненко. К слову, у киевлян уже имелся опыт возведения памятника Щорсу. В украинской столице бронзовый начдив появился в 1954 году на бульваре Шевченко, а позировал скульптору ни кто иной, как Леонид Кравчук – будущий первый президент независимой Украины, а тогда – юный студент Киевского университета.

Фрума Хайкина надолго пережила своего легендарного супруга. Она носила фамилию Ростова (по некоторым данным это была ее старая партийная кличка), изредка именуя себя Ростовой-Щорс. Занималась организацией «щорсовского движения» в СССР, писала и издавала книги о Щорсе, ездила по стране с лекциями о Щорсе, встречалась с ветеранами. Хайкина в качестве консультанта принимала участие в съемках знаменитого фильма Довженко. Будучи в статусе «вдовы героя», Хайкина и ее родственники получали от государства существенные материальные привилегии и могли позволить себе немного больше, нежели простые смертные.

После смерти командира Хайкина родила от него дочь, которую назвала Валентиной, дав ей фамилию отца. Фрума Хайкина умерла в Москве в августе 1977 года и похоронена на одном из столичных кладбищ.

Несомненно, Щорс был талантливым и смелым солдатом, жестким командиром. За каких-то полтора года юный Щорс прошел путь от главы разношерстного партизанского отряда до командира крупной дивизии. За ним не числится каких-то эпохальных сражений и побед, но тем не менее, в советские времена его имя было овеяно ореолом славы.

Так был ли Щорс героем? Это вопрос дискуссионный. Десятки тысяч сынов России и Украины воевали друг против друга на родной земле, где еще недавно вместе сеяли хлеб. Одни несли над головой красный флаг, другие - российский триколор, третьи - жовто-блакитний прапор, четвертые - флаг Гуляйпольской республики... За кем из них было больше правды? Бог разберет...

Бывают ли герои в братоубийственной гражданской войне? Решайте сами…

И не смолкает грохот битв

По всем просторам южной степи

Средь золотых великолепий

Конями вытоптанных жнитв.

И там и здесь между рядами

Звучит один и тот же глас:

«Кто не за нас — тот против нас.

Нет безразличных: правда с нами».

А я стою один меж них

В ревущем пламени и дыме

И всеми силами своими

Молюсь за тех и за других.

(М. Волошин)

В 1918 году в Унече была создана первая комсомольская ячейка, первым секретарем которой стал комсомолец по фамилии Буссе.

К лету 1919 года было принято решение об изъятии западных районов современной Брянщины из состава Черниговской губернии и передаче их в состав Гомельской – первой новой губернии, которую создало советское руководство.

Еще раньше, 15 февраля 1919 года по вопросу образования Гомельской губернии состоялось специальное совещание представителей Гомельского, Могилевского, Рогачевского, Суражского уездов и особоуполномоченного Совнаркома Гопнера. По вопросу, касающемуся подчинения нашего региона Гомелю, в принятой совещанием резолюции было сказано следующее: «…совещание находит, что Гомель является фактическим центром, как в экономическом так и в административном отношении для северной части (уездов: Новозыбковского, Суражского, Стародубского и Мглинского) Черниговской губ. и (Речицкого, Мозырского) Минской губ., присоединение коих уездов к реорганизуемой губернии является настоятельно необходимым…».

В июне 1919 года Унечу посетил Председатель ВЦИК М.И. Калинин, который совершал агитационную поездку на бронепоезде от Новозыбкова до Брянска, выступая на каждой станции на митингах и собраниях.

Юридически Гомельская губерния оформилась в июле 1919 года. Из числа бывших черниговских территорий в ее состав вошли Суражский, Мглинский, Почепский, Стародубский и Новозыбковский уезды.

Территория современного Унечского района по-прежнему была разделена между тремя уездами – Суражским, Мглинским и Стародубским. Без изменений осталось и волостное деление.

Любопытный факт – будучи уже фактически вне юрисдикции Черниговской губернии, партийные организации некоторых уездов, в частности Суражского, относились к Коммунистической партии большевиков Украины. Этот факт подтверждается соответствующими документами, сохранившимися в Гомельском архиве. Это в основном партийные документы 1919 - 1921 годов по Новозыбковскому и Суражскому уездам (Унеча входила в Суражский уезд).

В сентябре 1919 года в одну административную единицу с центром в Почепе были объединены Почепский и Мглинский уезды, включая восточную часть современного Унечского района (Павловская, Ивайтенская и Старосельская волости). Новый уезд вскоре был включен в состав Брянской губернии. Однако, нашего города эти преобразования не коснулись – Унеча осталась в составе Гомельской губернии. В июле 1921 года утратил статус уездного центра Сураж: новой столицей уезда стали Клинцы. Соответственно, название уезда также поменялось на Клинцовский, в составе которого оказалась и станция Унеча.

В ноябре 1919 года в районе Новозыбкова, Клинцов и Унечи располагалось руководство 12-й армии, которая на тот момент выполняла стратегические задачи по борьбе с деникинскими войсками.

В целом, отметим, что в нашем регионе в период гражданской войны не велось никаких боевых действий и установившаяся здесь в 1917 году советская власть не имела даже кратковременных альтернатив. Впрочем, некоторую активность проявляли отдельные политические движения. Так, в самом начале двадцатых годов в соседних Клинцах существовал «Союз анархистов-синдикалистов».

Идеологи анархо-синдикализма считали высшей формой организации трудящихся профсоюзы (по-французски – синдикаты, отсюда и название синдикализм), к которым должны перейти средства производства. Выступали за тактику экономического саботажа и бойкота. Клинцовские анархисты распространяли в нашем регионе пропагандистскую литературу, организовывали лекции и диспуты. Однако, будучи по-сути своей антисоветским движением, анархо-синдикализм был обречен. Уже в 1921 году клинцовские анархисты перешли на нелегальное положение, а вскоре и вовсе перестали существовать.

Еще раньше, вооруженный отряд анархистов действовал в Мглинском уезде и возглавлял его местный уроженец Марк Лобанов, который до Февральской революции отбывал каторжный срок в Сибири. Вернувшись во Мглин, Лобанов организовал отряд анархистов из 20 человек, расположив свой штаб в бывшем купеческом доме. На балконе второго этажа этого дома было водружено черное знамя, на котором красовалась надпись «Анархия - мать порядка». Несмотря на то, что анархизм в России считался крупным политическим движением, назвать деятельность лобановского отряда политической не поворачивается язык. Лобановцы занимались преимущественно террором, насилием, грабежами и пьянством. Банда Лобанова, никому не подчиняясь, промышляла налетами на селения Мглинского и соседних уездов, грабя население. Летом 1919 года Лобанов вступил в прямой конфликт с уездным исполкомом и в начале августа 1919 был убит красноармейцами во время операции по его задержанию в родном селе Луговка. После смерти Лобанова, основные его сподвижники были арестованы и осуждены уездной ЧК к высшей мере наказания.

Советская власть в годы гражданской войны активно привлекала на военную службу население из подконтрольных ей регионов, в числе которых были и бывшие северные уезды Черниговщины. В частности, по 1920 году сохранились списки граждан Ивайтенской волости, родившихся в 1901 году, подлежащих мобилизации на военную службу. Среди них значится несколько десятков жителей Ивайтенок, Вялек, Плевков, Горян, Жуково, Задубенья, Бородинки, Борозднино, Рассухи, Гудово.

Помимо военной мобилизации, местные власти широко практиковали и привлечение местного населения к обязательной общественно-трудовой повинности. Так, известен документ 1920 года, согласно которому Почепский утопком поименно предписывал жителям Ивайтенской волости явиться 7 марта 1920 года на обязательные работы по заготовке топлива.

Служили наши земляки и в составе Белой армии. Как мы уже упоминали на предыдущих страницах, в годы гражданской войны в составе армий Деникина и Врангеля против большевиков сражался, неся большие потери, 12-й Стародубовский драгунский полк. В частности, известно, что в 1920 году эскадроны стародубцев находились в Крыму и вероятно, большая часть личного состава полка в ноябре того же года навсегда покинула берега России. Дальнейшая судьба Стародубского полка неизвестна. Вероятно, на период так называемого Галлипольского сидения (временная дислокация остатков Белой армии в лагере на Галлипольском полуострове в Турции в 1920-1922 годах) Стародубовский полк формально еще существовал. Затем, как известно, части бывшей Белой армии постепенно стали ликвидироваться, а ее солдаты и офицеры в поисках лучшей доли разбрелись по странам и континентам.