» » »

"Ревенские вехи в жизни К.Г. Паустовского". Т.К. Слуцкая

Будущий великий мастер слова родился в Москве, жил в Киеве, учился один год в гимназии в Брянске… В жизни К.Г. Паустовского было много разных мест на карте России, которые он впустил в свою душу, описал в своих книгах  и пронес любовь и привязанность к ним через всю жизнь. Но три места, любимых им особенно трепетно, ознаменовали собой как бы границы его земного бытия, начала и конца его физического, нравственного и творческого расцвета: навлинские Ревны, рязанская Солотча и калужская Таруса.

Впервые приехав в Ревны в десятилетнем возрасте, Константин Георгиевич привязался своим детским сердцем к природе Средней полосы России и стал ее верным певцом на всю жизнь. Именно в Ревнах, в старинном липовом парке, на неширокой и неглубокой, но чарующей каждого, реке Ревне, среди простых крестьян и скромной природы он ощутил свою сопричастность к огромному и прекрасному миру. Полюбив жизнь во всех ее проявлениях, научился рассказывать о ней так искренне, правдиво и красиво, что его мастерство живописца-писателя стало в будущем уникальным по языку и образности.

    Благословенные Ревны - это удивительная страна его детства. Рассказывая в своей «Книге скитаний» о своей любви к старым картам и своей привычке отмечать на ней не только места, где он собирался побывать, но и те, где должен был, попав туда, обязательно вспомнить о ком-нибудь из близких ему людей или о каком-нибудь событии из жизни, он писал: «Вот здесь хорошо бы вспомнить о ночи в Люблине, засыпанной сиренью, а здесь – о том, как мальчишками бродили мы по лесам в Ревнах, – разыскивая в заросших оврагах бормочущие чистые ручьи. И сирень, и ручьи должны были обязательно прийти мне на память среди палящей закаспийской пустыни».

Много лет спустя, в Одессе, записал в дневнике: «Я вдруг почувствовал, что впереди меня ждет небывалое еще счастье. Был серый день, я шел парком, с зеленого взволнованного моря дул сырой ветер. Такое чувство бывает у меня редко и никогда не обманывает.

Первый раз это было в Ревнах, в лесу, в июньский день, когда наливались ржи. 14 год. И действительно пришло счастье бродяжничества, великой любви и моря…»

Ревны, словно путеводная звезда, часто вспыхивали на небосводе его памяти, предвещая новые  счастливые впечатления и перемены в жизни.

Большое село с почти тысячным населением стояло на большаке Трубчевск-Карачев, в двенадцати километрах от железнодорожной станции Синезерки. Впервые Рёвны упомянуты в Литовской метрике в 1457 году. В социально-бытовом отношении оно было довольно развитым: школа, больница, аптека, библиотека, почта, полицейский участок, две церкви, около двадцати лавок (бакалейные, черные, мелочные), пекарня, трактир, рейнский погреб, три постоялых двора, четыре, проводимых летом и осенью, больших, шумных ярмарки.

    Население – разнообразное по составу: несколько купеческих семей; несколько казаческих и еврейских; бывшие мастеровые полотняной и бумажной фабрик;  мещане трубчевские, севские, карачевские, болховские, лебедянские и др.; небольшой процент крестьянских семей бывших крепостных Голицыных, Юсуповых, Глебовых, Похвисневых и Страховых. В центре села - парк, посаженный в 18 веке, обнесенный высоким кирпичным забором, с помещичьим домом, переходившим в начале двадцатого века из рук в руки, но давно уже нежилым, и восемью дачными домиками, раскиданными по  аллеям - притягательное место для дачников из Брянска, Орла, Москвы. В округе - несколько помещичьих усадеб, где обитали ровесники детей Паустовских : братья и сестры Лопухины, Безобразовы, Биркины, Муравьевы. И главное: девственной красоты природа.

   Для десятилетнего киевского горожанина Костика Паустовского приезд в Ревны и последующее тринадцатилетнее времяпрепровождение там оставили заметный след в его впечатлительной душе и талантливом творчестве.

     Здесь он пережил острое чувство счастья от общения с окружающей природой, интересными людьми, смерть Чехова, горькое разочарование от развода родителей, первую влюбленность, понимание своего писательского призвания, отсюда ушел на фронт Первой мировой войны. Все эти впечатления были отражены в его книгах и неизданных пока дневниках, хранящихся в Центре-музее его имени в Москве.

Первый приезд в Ревны.

Год 1902 – ой. Котик Паустовский готовится стать гимназистом и испытывает под впечатлением от рассказов о гимназии старших братьев Бориса и Вадима огромное чувство страха и неуверенности в себе. Спустя сорок четыре года в «Повести о жизни» маститый писатель вспоминал :

«…Отец  знал о  моих  страхах,  слезах и волнениях  и нашел, как  всегда, неожиданное лекарство  от этих бед.  Он решил  после  легкой стычки с  мамой отправить меня одного к моему дяде, маминому брату Николаю Григорьевичу.
   Это был тот самый веселый юнкер, дядя  Коля,  что приезжал к  бабушке в Черкассы из Петербурга и любил танцевать  вальс с тетей Надей. Сейчас он уже сделался  военным инженером,  женился и служил  в  городе Брянске  Орловской губернии, на старинном артиллерийском лафетном заводе.  Завод этот назывался арсеналом. На лето дядя Коля снял дачу около Брянска, в старом, запущенном  имении Ревны  в  Брянских  лесах,  и  звал  нас  всех  приехать  туда же.  Родители согласились. Но они не могли уехать раньше, чем у сестры и братьев окончатся экзамены. Меня послали вперед одного.
   --  Пусть  привыкает,--  сказал  отец.--  Это  полезно  для  таких стеснительных мальчиков.
   Отец  написал  дяде Коле письмо. Что он в  нем писал, я не знаю.  Мама, украдкой вытирая слезы, сложила мне маленький чемодан,  где ничего  не было забыто и лежала записка со всякими наставлениями.
   Мне взяли билет во втором классе до станции Синезерки. Дядина дача была в десяти верстах от этой станции.
...Дорога  на Брянск была тогда круговая и длинная -- через Льгов и Навлю. На третий день поезд пришел в Синезерки…
      В Синезерки  поезд пришел  в  сумерки. Проводник  вынес  мой чемодан на платформу. Я ждал, что меня встретит дядя Коля или его жена, тетя Маруся. Но на платформе никого не было. Мои соседки встревожились.
   Поезд стоял в Синезерках одну минуту. Он ушел, а я остался около своего чемодана. Я был уверен, что дядя Коля опоздал и сейчас приедет.
   Ко мне подошел, ковыляя,  бородатый  крестьянин  в  пиджаке,  в  черном картузе, с кнутом, засунутым  за голенище. От него  пахло лошадиным потом и сеном.
   --  Это  ты и есть Костик? -- спросил он  меня, --  А я тебя дожидаюсь. Дядя-капитан приказали  тебя встретить  и  доставить  в  сохранности. Давай сундучок, пойдем.
   Это было последнее испытание, приготовленное мне отцом. Он написал дяде Коле, чтобы никто меня не встречал в Синезерках.

  

 Возница,--  его звали Никитой,-- что-то бормоча  о дяде моем, капитане, усадил меня в телегу в мягкое сено, покрытое рядном, отвязал торбу с овсом, сел на облучок, и мы поехали.
   Сначала  мы  долго  ехали  по  вечереющему полю. Потом дорога пошла  по взгорью среди лесов. Иногда телега скатывалась на деревянный мост, и под ним блестела черная болотная  вода. Тянуло сыростью, запахом осоки. За лесами и низкими чащами поднялась багровая мертвая луна, прогудела  выпь, и Никита сказал:
   -- Наша сторона лесистая,  безлюдная.  Здесь корья и воды много. Самая это духовитая местность во всей Орловской губернии.

   Мы  въехали в сосновый  бор, стали  спускаться  по  крутому изволоку  к какой-то  реке. Сосны  закрыли луну, совсем стемнело. На  дороге послышались голоса. Мне стало немного страшно.
   -- Ты, Никита? -- крикнул из темноты знакомый дядин голос.
   --  Тпру-у! -- отчаянно закричал Никита, сдерживая лошадей.-- Известно, мы! Тпру, леший тебя раздери!
   Кто-то схватил меня, снял с телеги, и я увидел в неясном  свете заката смеющиеся  глаза дяди  Коли и белые его  зубы. Он поцеловал меня и тотчас передал тете Марусе.
   Она тормошила  меня,  смеялась своим грудным смехом, и от нее пахло ванилью,-- должно быть, она недавно возилась со сладким тестом.
   Мы сели на телегу, а Никита пошел рядом.
   Мы проехали  старый черный  мост  через  чистую, глубокую реку,  всю  в зарослях, потом второй мост.  Под ним тяжело ударила рыба.  Наконец  телега въехала,  зацепившись  за каменный  столб у ворот, в такой темный  и высокий парк, что казалось, деревья запутались своими вершинами среди звезд.
   В самой гуще парка, под шатрами непроглядных лип,  телега  остановилась около маленького деревянного дома с  освещенными окнами. Две собаки, белая и черная -- Мордан  и  Четвертак,-- начали лаять на меня  и  прыгать, стараясь лизнуть в лицо.
   Все лето  я  прожил  в  Ревнах,  в бывшем потемкинском поместье,  среди дремучих  Брянских Это  было  последнее  лето  моего  настоящего детства.  Потом  началась гимназия.  Семья наша распалась. Я рано остался один  и в последних  классах гимназии уже сам зарабатывал на жизнь и чувствовал себя совершенно взрослым.
   С этого лета я навсегда  и всем сердцем привязался  к Средней России. Я не  знаю  страны,  обладающей  такой  огромной  лирической  силой  и  такой трогательно живописной -- со всей своей грустью, спокойствием и простором,-- как средняя полоса России. Величину этой любви трудно измерить. Каждый знает это по себе.  Любишь каждую травинку, поникшую от росы или согретую солнцем, каждую кружку воды из лесного колодца, каждое деревцо над озером, трепещущее в безветрии  листьями,  каждый  крик  петуха  и каждое облако,  плывущее  по бледному и высокому небу.
   И  если мне  хочется иногда  жить до ста двадцати лет, как предсказывал дед Нечипор, то только потому, что мало одной жизни, чтобы испытать до конца все очарование и всю исцеляющую силу нашей русской природы.
   Детство  кончалось. Очень жаль, что  всю  прелесть детства мы  начинаем понимать,  когда делаемся взрослыми.  В детстве все  было другим. Светлыми и чистыми глазами мы смотрели на мир, и все нам казалось гораздо более ярким. Ярче было солнце, сильнее пахли поля, громче был гром, обильнее дожди и выше  трава.  И шире было человеческое  сердце,  острее  горе и в тысячу раз загадочнее была земля, родная земля -- самое великолепное, что нам дано  для жизни. Ее  мы  должны возделывать,  беречь  и  охранять всеми  силами своего существа». (К.Г. Паустовский «Книга о жизни»: глава «Далёкие годы»).

Возница Никита Михайлович Рябов, как удалось установить из метрической книги Преображенской церкви с. Ревен, был по происхождению крестьянин с. Коноплянки Болховского уезда Орловской губернии, лет за десять до этого поселившийся в Ревнах. Он работал на почте, доставлял газеты и письма на лошади со станции Синезерки в село. У него было десять детей. В Ревнах жили и два его брата с семьями. Его внучка, бывшая партизанка и фронтовичка Анна Акимовна Иванова, живет в Фокинском районе г. Брянска.

Любимый мальчиком дядя Коля, в будущем генерал-майор, начальник брянского завода «Арсенал», Николай Григорьевич Высочанский (1874-1929 гг.), замечательный человек, ученый и гражданин, кавалер орденов Святого Владимира 3 ст., Св. Станислава 3-й ст. (1907); Св. Анны 3-й ст. (1911), французского ордена Почетного легиона (1916 г.) за свои разработки в металлографии и производстве снарядов. Расстрелянный позднее по сфабрикованному делу «военспецов», человек высочайшей культуры, образованности и доброты, он сыграл самую значительную роль в жизни племянника, одинокого, заброшенного своей семьей мальчика. После нескольких лет разлуки Паустовский писал в письме к дяде: «Буду ждать твоего письма. Когда приеду – поговорим обо всем. Хотелось бы очень повидать тебя. Постоянное одиночество и шатание среди чужих людей очень уж измучило».

Цветы из Ревен на могилу Чехова.

15 июля 1904 года в Ялте умер писатель Антон Павлович Чехов. Его смерть потрясла всю Россию. Особенно остро пережили ее в семьях  Паустовских-Высочанских и всей колонии ревенских дачников.          

   Константин Георгиевич вспоминал: «В это утро на крокетной площадке было, как всегда, очень шумно. Потом послышался стук колес. К даче дяди Коли подкатил тарантас. Кто-то крикнул: «Володя Румянцев приехал!» Никто не обратил на это внимания: все привыкли к частым отъездам и возвращениям Володи.
      Через минуту появился Володя. Он шел к нам в пыльном балахоне, в сапогах. Лицо у него было сморщено, будто он собирался заплакать. В руке он держал газету.
      – Что такое? – испуганно спросил его дядя Коля.
      – Чехов умер .
      Володя повернулся и пошел обратно на дачу. Мы побежали за ним. Дядя Коля отобрал у Володи газету, прочел ее, бросил на стол и ушел к себе в комнату. Встревоженная тетя Маруся ушла вслед за ним. Павля снял пенсне и долго протирал его носовым платком.
      – Костик, – сказала мне мама, – пойди на реку, позови папу. Пусть хоть сейчас он бросит эту свою рыбную ловлю.
      Она сказала это так, будто отец уже мог знать о смерти Чехова, но по легкомыслию своему не придавал этому значения и не огорчался.
      Я обиделся за отца, но все же пошел на реку. Со мной пошел и Глеб Афанасьев. Он неожиданно стал очень серьезным.
      – Да, Костик!.. – сказал он мне по дороге и тяжело вздохнул.
      Я сказал отцу, что умер Чехов. Отец сразу осунулся и сгорбился.
      – Ну вот, – сказал он растерянно, – как же это так... Не думал я, что переживу Чехова...
      Мы возвращались мимо крокетной площадки. На ней валялись брошенные молотки и шары. В липах шумели птицы, сквозило солнце, падало зелеными пятнами на траву.
      Я уже читал Чехова и очень его любил. Я шел и думал, что такие люди, как Чехов, никогда не должны умирать.
      Через два дня Володя Румянцев уехал в Москву на похороны Чехова. Мы провожали его до станции Синезерки. Володя вез корзину с цветами, чтобы положить их на чеховскую могилу. Это были обыкновенные полевые цветы. Мы собрали их в лугах и в лесу. Мама упаковала их, переложила сырым мхом и прикрыла мокрой холстиной. Мы старались нарвать побольше деревенских цветов, потому что были уверены, что их любил Чехов. Мы собрали много купены, гвоздики, золототысячника и ромашки. Только тетя Маруся нарезала в парке немного жасмина.
      Поезд отошел вечером. Из Синезерок мы возвращались в Рёвны пешком и пришли домой только на рассвете. Молодой месяц низко висел над лесом, и нежный его свет блестел в дождевых лужах. Недавно прошел дождь. Пахло мокрой травой. В парке куковала запоздалая кукушка. Потом луна зашла, загорелись звезды, но их скоро закрыл рассветный туман. Он долго шуршал, стекая с кустов, пока не взошло и не пригрело землю спокойное солнце». (К.Г. Паустовский  «Повесть о жизни»)                                                                                                       

    Всю жизнь, став известнейшим и любимейшим писателем многих, Паустовский почитал Чехова, потому что для него он был  «не только гениальным писателем, но и совершенно родным человеком.  Он знал, где лежит дорога к чело­веческому благородству, достоинству и счастью, и оставил нам все приметы этой дороги»,-писал он.

Напутствие ревенского аптекаря

Летом 1914 года Константин Георгиевич Паустовский, отдыхая в Ревнах, узнал о начале войны. Из неопубликованного дневника К.Г. Паустовского: «…Меловая горка. Я на-горке и она Валя. Стихи-нежная, чистая, певучая симфония. Война. Тревога. Газеты. Мобилизация… Последний вечер в парке. Прощание. Дорога….Станция – растерянность-тревога-пожар войны. От Синезерок до Брянска на площадке(вагона). Брянск-прощание. Закат. Торжественная и грозная Москва…»

    Эта короткая запись  вместила в себя почти  месяц ревенской жизни юноши: и прогулки по окрестным лесам, и томление влюбленности, и словно удар грома среди прекрасной тишины - известие о начале Первой мировой войны.

   Уезжая из Ревен, Паустовский  зашел попрощаться и к местному аптекарю Лазарю Борисовичу, «родом из Витебска, учился когда-то в Харьковском университете, но курса не окончил». В образе Лазаря Борисовича (аптекаря с таким именем, судя по «Памятным книжкам Орловской губернии» за этот период, в Ревнах не было- Паустовский просто сквозь годы забыл его имя) он воплотил образ  Гирши  Исаковича Штейнварда, действительно, работавшего в Ревенской аптеке. Только ему он признался, что хочет стать писателем и получил от него напутствие, которое помнил всю жизнь. Он писал: «Мы вышли и пошли через поле к реке, а оттуда к парку. Солнце опускалось к лесам по ту сторону реки. Лазарь Борисович срывал верхушки полыни, растирал их, нюхал пальцы и говорил:

      – Это большое дело, но оно требует настоящего знания жизни. Так? А у вас его очень мало, чтобы не сказать, что его нет совершенно. Писатель! Он должен так много знать, что даже страшно подумать. Он должен все понимать! Он должен работать, как вол, и не гнаться за славой! Да! Вот. Одно могу вам сказать – идите в хаты, на ярмарки, на фабрики, в ночлежки. Кругом, всюду – в театры, в больницы, в шахты и тюрьмы. Так! Всюду. Чтобы жизнь пропитала вас, как спирт валерьянку! Чтобы получился настоящий настой. Тогда вы сможете отпускать его людям, как чудодейственный бальзам! Но тоже в известных дозах. Да!
      Он еще долго говорил о призвании писателя. Мы попрощались около парка…
      … Проба аптекаря удалась. Я понял, что почти ничего не знаю и еще не думал о многих важных вещах. Я принял совет этого смешного человека и вскоре ушел в люди, в ту житейскую школу, которую не заменят никакие книги и отвлеченные размышления.
      Это было трудное и настоящее дело.
      Молодость брала свое. Я не задумывался над тем, хватит ли у меня сил пройти эту школу. Я был уверен, что хватит.
      Вечером мы все пошли на Меловую горку – крутой обрыв над рекой, заросший молодыми соснами. С Меловой горки открылась огромная осенняя теплая ночь.
      Мы сели на краю обрыва. Шумела у плотины вода. Птицы возились в ветвях, устраивались на ночлег. Над лесом загорались зарницы. Тогда были видны тонкие, как дым, облака.
      – Ты о чем думаешь, Костик? – спросил Глеб.
      – Так... вообще...
      Я думал, что никогда и никому не поверю, кто бы мне ни сказал, что эта жизнь, с ее любовью, стремлением к правде и счастью, с ее зарницами и далеким шумом воды среди ночи, лишена смысла и разума. Каждый из нас должен бороться за утверждение этой жизни всюду и всегда – до конца своих дней»
.      

Константин Паустовский, санитар Первой мировой…

     Поначалу на фронт  К.Г. Паустовский не попал. Был освобожден от воинской повинности и работал кондуктором и вагоновожатым московского трамвая. И все же сумел вырваться из мирной тыловой жизни. Отправился поближе к передовой – санитаром полевого санитарного поезда. Вскоре перешел в полевой санитарный отряд и вместе с ним отступал от польского Люблина до белорусского Несвижа.

   

В одной из поездок санитар Паустовский попал под обстрел. Был сильно ранен в ногу. Выпал из седла. Лошадь, к счастью, вытащила ухватившегося за стремя раненого поближе к своим. Константин успел зажечь фонарик. Затем потерял сознание. По свету фонарика санитара и нашли солдаты-телефонисты. Месяц Паустовский пролежал в госпитале в Несвиже. Там и узнал – случайно, из старой газеты, – что на фронте погибли два его брата: 

«Убит на Галицийском фронте поручик саперного батальона Борис Георгиевич Паустовский (1888-1915 гг.) ».

«Убит в бою на Рижском направлении прапорщик Навагинского пехотного полка Вадим Георгиевич Паустовский (1890-1915 гг.)».

    И Борис, и Вадим, также как их младший брат Константин, очень любили Ревны, проведя в них все отрочество. Война забрала их, навсегда  оставив в сердце  будущего писателя чувство горечи от утраты.

Вместе с детьми Паустовскими были влюблены в Ревны. Семья Тенновых: будущий студент, а затем городской санитарный врач Павел Иванович, его жена из  семьи бывших польских политкаторжан Воецких, окончившая  Сорбонну и преподававшая французский язык в гимназии, Наталья Иосифовна, их дети: будущий  военный моряк, солагерник Александра Солженицына, спасший рукопись его знаменитой книги «Архипелаг Гулаг» от  уничтожения, Георгий (Тэнно) и его брат спортивный журналист Владимир, их тетка, организатор  первого детского сада в Брянске, Анна Ивановна; семья Померанцевых, состоящая из  брата и двух сестер, одна из которых будущая  знаменитая революционерка Александра Владимировна ((1871-1967 гг.), была близкой знакомой писателя Ивана Бунина и укрывала на своей квартире в ссылке в  Сибири бежавшего с каторги И.Сталина. Здесь пел на именинах всех дачниц Марий известный певец А. Аскоченский, выступавший в одних концертах с А.Вяльцевой и часто исполнявший  романсы на лучших сценах Москвы под аккомпанемент самого композитора Сергея Танеева! Скольких замечательных людей свели Ревны вместе на всю жизнь, сколько дали духовной пищи для будущих творений и подвигов!

    И как хорошо, что сохранился любимый ими всеми парк, обмелела, но по-прежнему красива речка Ревна, кричат на заре сельские петухи и есть еще на свете люди, для которых выше всех ценностей на свете идеалы добра, благородства и порядочности, которые так ценил в человеке Константин Паустовский. Человек необыкновенной скромности, он хотел  после смерти «хотя бы маленькой памяти о себе». Забыть о нем нам никогда дадут его светлые книги, литературный праздник его имени «Липовый цвет», наша любовь, наша память.

Категория: Работы коллег | Добавил: unechamuzey (28.05.2022) | Автор:
Просмотров: 703 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: