» » »

Арещенко Т.Н. Воспоминания «детей войны» как незаменимый источник исследовательской работы музеев по истории Великой Отечественной войны

В этом году наша страна отмечает знаменательную дату - 70 лет Победы советского народа над фашистской Германией. Война исковеркала судьбы миллионов людей, оставила без отцов детей, сделала несчастными тысячи матерей. Многие, кто пережил то страшное время, не могут забыть об этом до сих пор.

Самая сильная и цепкая память у детей войны. Они хорошо помнят тяжелые годы оккупации, разруху, облавы и расстрелы, голод, холод, страх и отчаяние.

Унечский краеведческий музей уже несколько лет собирает и хранит воспоминания наших земляков, переживших ту войну. Это люди разных профессий и судеб: доярки и строители, учителя и военные, врачи и экономисты. Объединяет их одно: война лишила их детства, заставила рано повзрослеть. Их воспоминания – искренний и правдивый рассказ о войне от первого лица. Вот как вспоминает то время Юрий Яковлевич Киршин, профессиональный военный, генерал-майор, доктор философских наук, профессор, автор книг и учебников. Юрий Яковлевич хорошо помнит свое военное детство, все, что довелось пережить. Войну он встретил девятилетним подростком: «Когда началась война, я находился в пионерском лагере в 15-ти километрах от Унечи… Мой отец, офицер запаса, 26 июня 1941 года добровольцем ушел на фронт.  Перед отъездом он приехал в лагерь проститься. Прощание было тяжелым. Я плакал, у отца выступили слезы, которые я увидел впервые».

В августе немцы заняли Унечу. Наступили тяжелые дни оккупации. На птицефабрике немцы устроили концлагерь: «… туда были свезены семьи коммунистов. Сидели только женщины и дети. Нас арестовывать приехал предатель – полицай. Я замешкался и не успел сразу забраться на подводу, за что он ударил меня кулаком по голове… Когда нас арестовали, у нас в гостях был мой школьный друг Саша Казаринов. Он бежал за подводой и плакал….»

Через несколько недель немцы всех выпустили, взяв у матерей подписку о невыезде.  

Жизнь с оккупантами была невыносимой. Истязания и расстрелы происходили на глазах детей: «При отступлении наших войск в ста метрах от меня немецкий солдат поджег машину с нашими бойцами, сгорели три красноармейца-связиста. Через несколько дней немцы разрешили их похоронить. Хоронили на деревенском кладбище, без гробов. В могилу опустили три «головешки», три сгоревших трупа. Когда опускали одного из красноармейцев, от него отвалился кусочек бумаги – кусочек комсомольского билета. Фамилию погибшего установить не удалось. В графе «Место рождения» удалось прочесть слово «Сталинград»… Во время войны в городе на улицах валялись гранаты, патроны, снаряды, мины от минометов. Некоторые из моих сверстников подорвались на них…»

Наступил 1943  год. Фронт все ближе и ближе продвигался к Унече. Все с нетерпением ждали освобождения. И когда на улицах города появились первые советские танки, радости жителей не было предела: «Мы каждый день ходили на почту, где был установлен единственный на весь город радиоприемник, чтобы узнавать новости с фронтов… На стене почты висела большая карта, на которой красными флажками отмечались освобожденные от немцев города… В клубе был расположен военный госпиталь. Умерших хоронили в парке рядом с госпиталем в братских могилах… скромные похороны без речей и музыки».

Возвращение с фронта отцов, сыновей, мужей было большим праздником: «В конце 1943 года с фронта вернулся отец, он был тяжело ранен при освобождении Киева. Войну он закончил заместителем командира танкового батальона 3-й танковой армии генерала Рыбалко… Вспоминая войну, я всегда с особой теплотой думаю о своей матери, Александре Афанасьевне Киршиной, простой русской женщине, которая в тяжелые годы оккупации смогла спасти нас, своих троих сыновей… После окончания войны я твердо решил стать офицером…»

Вспоминает Исаакович Ефим Моисеевич, уроженец Унечи, 1931 года рождения: «До войны я успел окончить 2 класса. С началом войны в августе 1941 года я вместе с сестрой и матерью эвакуировался товарным составом в Башкирию в Учалинский район. По дороге нас сопровождала воздушная тревога, налёты фашистской авиации, ехали с ограниченным количеством вещей.

В селе Имангул русской школы и книг на русском языке не было. Мы стали работать в колхозе на зернотоке разнорабочими. Оплату получали трудоднями и продуктами. В конце 1942 года мы переехали в Саратовскую область на станцию Ершов, где работал отец. Там я окончил третий класс и перешёл в четвёртый.

После освобождения Унечи 23 сентября 1943 года отца направили сюда на восстановление разрушенного паровозного хозяйства, а в январе 1944 года мама, сестра и я тоже вернулись в Унечу.

Помню, что жили, где придётся, своего дома не было, вещей тоже. Продолжались налёты немецкой авиации, постоянно объявлялась воздушная тревога. Станцию защищали зенитные установки и авиация, так как Унеча была важным стратегическим узлом: воинские составы шли на фронт, а санитарные поезда на восток. Помню, как через Унечу проезжал в сторону Белоруссии маршал Рокоссовский… Вскоре начала работать школа, она находилась в частном доме  на углу улиц им. Ленина и им. Маяковского, и я пошёл в четвёртый класс…»

Суровые испытания в оккупации выпали на долю наших деревень. Немцы хозяйничали повсюду, забирали продукты питания, скот, угоняли молодёжь на каторжный труд в Германию. Голод и холод, тревога и страх поселились в каждой крестьянской избе.

Рассказывает Кулаго Николай Матвеевич, уроженец с. Врянцы, 1935 г.р.: «Во время войны на постое во Врянцах были немцы и власовцы. У немцев были лошади. Так как лето было жаркое, лошадей донимали мухи и слепни. Немец – денщик собрал нас, ребятишек,  и заставил  ветками обмахивать лошадей. От жары в селе обмелели колодцы. Немцы сделали на колодцы крышки и заперли на замки, чтобы люди не пользовались водой. Воду приходилось брать прямо из речки.

Однажды мы, ребятишки, утащили у немца карабин и из любопытства разобрали его на части. Разобрать-то разобрали, а собрать не смогли, испугались и спрятали его в кустах.

Немец хватился – нет карабина. Схватил отца и  - к стенке:  «Ты отнёс карабин партизанам!». Только тогда мы признались и показали, где спрятали разобранный карабин. Немец успокоился и отца отпустил.

Как-то над лесом немцы подбили наш самолёт. Лётчик выжил, его спасли местные жители: переодели в домотканую рубаху, штаны, на ноги дали лапти, на плечо – косу, и отправили в лес к партизанам. Помогал в этом и мой отец.

Одну зиму при немцах работала школа, и мы учились. Правда, немцы заставили в учебниках заклеить бумагой портреты руководителей партии и правительства, но учиться разрешили.

Во время отступления немцы разграбили всё село: забирали свиней, коров, кур. У нас постреляли целый табун гусей, которых я только что пригнал с речки. А напоследок подожгли с десяток хат, многие тогда погорели».

Тяжёлые воспоминания о военном детстве остались и у Шпиньковой Нины Андреевны, уроженки села Найтоповичи, 1938 г.р.

«К нам в село немцы пришли 19 августа, был тёплый солнечный день. Мы, дети, сначала обрадовались, что едет так много машин и мотоциклов с колясками. А потом пришёл страх от такого количества людей в форме, которые говорили на непонятном языке. Мы с братом спрятались в сарае и оттуда наблюдали за происходящим. Во двор зашёл солдат в камуфляжной  форме, залез на угол нашего дома и краской что-то написал. К вечеру в хату пришли немцы, заняли её, а нас прогнали в сарай.

Немцы ловили кур и рубили им головы. Я от страха кричала, а мать пыталась меня успокоить.

Когда наступила зима, нас пустили в дом. Мы с братом сидели на печи и боялись даже голос подать.

Однажды приехавший на мотоцикле немец попросил брата Федю укрыть мотоцикл тряпкой от палящего солнца. Брат просьбы не понял, и это привело немца в бешенство. Он выхватил пистолет и прицелился в брата. Тот бросился бежать в огород. Мама выскочила за немцем, стояла перед ним на коленях и умоляла не губить сына. Брат до вечера пролежал в картофельной ботве.

Помню страшные бомбёжки, от которых мы прятались в окопе под деревом на соседском огороде.

Ещё помню вкус бутерброда с маргарином, которым меня угощал один немецкий солдат. Видимо, я напоминала его дочку, оставшуюся в Германии. Фотографию этой девочки с бантиком на голове он показывал моей маме.

И помню страшный пожар в селе после ухода немцев. Многие из односельчан тогда стали погорельцами, в том числе и наша семья.  Жить пришлось в землянке, которую сами и построили. Было голодно, летом собирали щавель, дикий чеснок, заячью капусту, тем и питались. Было очень трудно, но взрослым было гораздо труднее – они всё ещё продолжали получать похоронки».

Яркими и драматическими воспоминаниями делится   Дмитроченко  М.Я., уроженка д. Воробьёвка: «К началу войны наша семья жила в Унече по ул. им. Семашко, сейчас это улица Транспортная. Помню, как под утро 22 июня загорелась нефтебаза, а в 12 часов дня объявили, что началась война. Налетели немецкие самолёты, бомбили в основном станцию.         

1 сентября, несмотря на приход немцев, мы пошли на занятия в школу. Проучились мы до января, а потом в школе немцы разместили свой госпиталь.

В железнодорожной больнице на первом этаже лежали раненые пленные советские солдаты, наши местные женщины за ними ухаживали, перевязывали и подкармливали потихоньку.

Жили, конечно, голодно. У бабушки была корова, свой огород. Собирали щавель, заячью капусту, дикий лук. Ещё заготавливали бессмертник и сдавали его немцам в обмен на соль. Немцы отправляли его в Германию на изготовление лекарства. Там, где сейчас интернат, до войны стояли дома жилкооперации, в них немцы содержали наших военнопленных. Я носила туда табак в мешочках и бросала им через проволоку. Однажды ночью немцы бараки с пленными подожгли, было слышно, как кричали солдаты, а мы стояли и плакали, немцы близко никого не подпускали. Помню, как наступали наши, шли они со стороны Мглина, как били «катюши». Унечцы около каждого дома за калиткой выставили столы и угощали, кто чем богат, вошедших в город красноармейцев. Тут были и сало, и хлеб, молоко и картошка, зелёный лук и чистая родниковая вода.

Отец – железнодорожник был на фронте, водил эшелоны с боеприпасами, потом воевал, пять раз был ранен, в 1945 году вернулся в Унечу на одной ноге…»

О невыносимой жизни в оккупированной деревне рассказывает Голик Елена Евтиховна, уроженка д. Мартиновка Костюковичского района Могилёвской области, 1934 года рождения: «Нас в семье было шестеро сестёр и три брата. Старший брат и отец ушли на фронт и пропали без вести, а где похоронены, мы так и не узнали.         

Когда в селе появились немцы, мать сильно переживала за всех нас, но особенно за старшую из сестёр – та была очень похожа на еврейку.

В нашей деревне жили несколько еврейских семей. Немцы заставляли их носить на одежде отличительный знак – звезду Давида. Жители евреев жалели, подкармливали, прятали во время облав. Были в наших лесах и партизаны, многие из деревни поддерживали с ними связь. Рядом с Мартиновкой находился большой железнодорожный мост. Он охранялся, но партизаны его всё равно несколько раз подрывали. Однажды на мосту был взорван немецкий эшелон, погибло много немцев. Тогда они устроили у нас облаву, вызывали всех на допрос, 11 человек замучили до полусмерти. Истерзанных, окровавленных людей поставили перед жителями и пригрозили, что всем так будет за связь с партизанами. А потом согнали нас к сараю и сказали, что всех сожгут. Спасло нас то, что в этот момент поступил приказ от немцев использовать взрослых на принудительных работах. Но село всё-таки сожгли дотла, а жителей отправили в концлагерь.

В товарном вагоне, где раньше возили удобрения, нас привезли в Клинцы. Три месяца мы провели за колючей проволокой. В сентябре 1943 года нас освободили наступающие части Красной армии. Возвращаться было некуда, вместо деревни стояли одни печные трубы. Переехали в Журбин, жили у родственников. Вскоре заработали школы, очень хотелось учиться, но ходить было не в чем. Тогда я одела  рубаху брата и пошла в школу. Увидел военный, в чём я хожу (рядом с нами был штаб) и отдал мне свою гимнастёрку и нательную рубашку. Из них сестра  пошила мне платье и белую блузку. В этом я и ходила в школу. Потом мы вернулись в свою деревню и жили в баньке».

А вот что на всю жизнь врезалось в память о том времени Косыгиной Анне Михайловне, уроженки д. Покослово  Стародубского района, 1934 года рождения:

«У нас в Покослово немцы появились незадолго до своего отступления. Приехали  на мотоциклах, на лугу в центре деревни сделали привал, потом разместились по хатам. Поселились и в нашем доме, мы же, мать и трое детей, перебрались  жить в погреб. Немцев к нам привёл местный житель. Немец с порога потребовал: «Матка, яйки!». И тут раздался выстрел. Видимо, немец непроизвольно нажал на курок автомата, который держал в руках. Пуля ударила в потолок. Мы все очень  испугались, особенно я. Пережитый стресс так повлиял на меня, что я перестала расти. Вот так всю жизнь и прожила «дюймовочкой».

Жили впроголодь, нам, детям, всё время хотелось есть. По весне выручала мёрзлая картошка, оставшаяся на полях («тошнотики»), летом спасала зелень: крапива, мокрица, лебеда. Отец во время оккупации был в партизанах. Мы долго о нём ничего не знали.

После освобождения деревни «переростком» я пошла в первый класс…».

В заключение хочу привести историю Зиминой (в девичестве Сапуновой Елены Александровны).

Родилась она в селе Красновичи Унечского района в 1924 году. В семье было 11 детей, четверо из них умерли в детском возрасте. В 1935 году семья перебралась на станцию Унеча. К 1940 году Лена Сапунова закончила 6 классов.

Хорошо помнит, как началась война и пришли немцы, как население стали гонять на разные работы, в основном, рыть окопы.

С 1942 года немцы стали отправлять молодёжь в Германию.

Вспоминает Зимина Е.А.: «В марте в очередную партию попала и я. Ехали в товарном вагоне, не ели и не пили. Нас привезли в Восточную Пруссию, распределительный отдел был в Дрездене.

Я попала в частное хозяйство, хозяина звали Пауль. Я выполняла разные работы по хозяйству: ухаживала за скотом, работала в поле, полола сахарную свеклу, хозяин делал из неё патоку. У хозяина была жена – Ева, которая вскорости умерла от рака. Ева была добрая, нас, работников (а были ещё две девочки – полька и украинка) сажали обедать за один стол с хозяевами и их детьми. После смерти Евы хозяин привёл новую жену со взрослой дочерью. Вот тут и начались наши трудные времена. Нас практически перестали кормить, доставались лишь отходы с кухни, что шли скоту.

Весной 1943 года мы с украинкой не выдержали и убежали от хозяина. Опять пришли в распределительный отдел в Дрездене, встретили там Пауля, хозяина, он уговаривал вернуться, мы на свою беду, отказались и прямо из этого отдела попали в концлагерь. Ехали в поезде, в купе была давка, ни вздохнуть, ни выйти по нужде. Вонь стояла страшная. Куда едем – не знали. На последней станции нас выгрузили и ещё 3 километра вели по шпалам, конвоиры нас всё время подгоняли.

Нас привели в Освенцим, в женский концентрационный лагерь. В километре от него находился мужской концлагерь. Привели в барак, посадили в угол, так мы провели ночь. Утром вывели на площадку, остригли, нанесли на руку индивидуальный номер, мой №40811 (показывает). После этого нас опять отвели в барак и как будто забыли о нас на 3 недели. Едва кормили гнилыми овощами: брюквой, картошкой. Потом стали гонять на разные работы: копать рвы, канавы, посылали полоть огороды персоналу концлагеря. Наша бригада состояла из 50-ти человек. Нам повезло – у нас был добрый надзиратель, поляк по национальности. Одна девушка, она была из Орла, при  прополке вырвала куст лука. Рассерженный хозяин привёл её к надзирателю, тот высек её для видимости, хотя должен был сурово наказать.

Наш барак находился в нескольких метрах от крематория. Каждый день мы видели, как к нему пригоняли евреев и отправляли их в печи. Молодых сначала оставляли, но они были некрепкие, быстро заболевали, обезвоживались от дизентерии, их забирали и увозили в крематорий. Когда сжигали очередную партию, пламя из трубы крематория поднималось на несколько метров, смрад стоял невыносимый! Зимой, когда умирало очень много заключённых, печи не справлялись с нагрузкой, и замерзшие трупы складывали штабелями у крематория, мне тоже приходилось выполнять эту работу.

В Освенциме я пробыла с 1943 по 1945 гг.

Освободили нас русские солдаты. И только в октябре 1945 года нас привезли в СССР в Белоруссию в г. Льгов. Здесь мы две недели жили в землянках, прошли тщательную медицинскую комиссию. Из Белоруссии домой добирались каждый своим ходом».

Таким образом, анализ воспоминаний людей, переживших войну в юном возрасте, даёт нам более полное представление о бытовой стороне жизни в оккупации, о зверствах фашистов в отношении мирного населения на территории района и, несмотря на субъективность этих воспоминаний, дополняет  историю Великой Отечественной войны ценными фактами и деталями.

Категория: Музейные исследования | Добавил: unechamuzey (03.07.2016) | Автор:
Просмотров: 1540 | Теги: Дети войны, воспоминания, война, немцы, оккупация | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: