Сегодня мы начинаем виртуальное путешествие по Унече 40-50-х гг.20 в. Вместе с автором автобиографической повести «Дети войны, или подранки» Ложечко С.М пройдемся по её улицам и переулкам.

           …Был такой вагонной переезд. Машины по нему не ездили, вернее, ездили, но только те, что принадлежали вагонному депо. Ездить по этому переезду было проблематично из-за того, что товарные составы часто перегораживали его, а ходить всегда можно, только надо «нырять» под вагоны.

В переезд упиралась Ленинская улица (бывшая Суражская).

На углу Ленинской и Первомайской как раз напротив нашего дома, была, тогда говорили, пожарная команда.

Сразу за пожарной командой на обочине Ленинской улицы стоял небольшой ларек. Называли его «Голубой Дунай». Возле небольшого окошка этого ларька, через которое обслуживались покупатели, всегда многолюдно. На небольшом столике выпивали и закусывали мужики, особенно те, что только вывалились из бани.

 Потом этот ларек перенесли на обочину Октябрьской (бывшая Водокачечная), но народное название за ларьком сохранилось.

 Больше на улице Ленинской ничего  примечательного не было. Только – почта, которая располагалась в деревянном домишке по правой стороне (сейчас это дом №66) и в самом конце улицы, в пойме реки, стояли два подбитых танка.

Участок Первомайской улицы от улицы Ленинской и до Стальной был покрыт булыжником, а дальше к клубу была пыльная шлаковая дорога.

Вся улица Первомайская от бани и до ее конца проходила вдоль открытой канализационной канавы, по которой банные стоки (и не только банные) стекали к очистным ямам в пойме реки Унечи. В тихие безветренные дни вонь от этой канавы слышалась за сотни метров…

           … Улица Стальная начиналась пустырем. Единственным двухэтажным кирпичным домом на Стальной был наш дом.

Следом за нашим домом стоял двухэтажный деревянный дом, чудом сохранившийся с довоенных времен. В доме – два подъезда. В одном подъезде были квартиры, а второй занимала милиция.

И в нашем доме, и в деревянном не было никаких удобств: ни воды, ни отопления, ни туалетов. Все во дворе. Этим они ничем не отличались от частных домов. Только печки были в квартирах в каждой комнате.

Больше на Стальной улице не было ничего примечательного: ни одной конторы, ни одного ларька.

Сама улица была низинной. В дождливые дни в канавах и лужах стояла вода много дней, а осенью и весной ходить по ней было впору в сапогах, если они у кого-то были. Галоши не спасали…

…  В нескольких метрах от нашего дома улица Стальная (ныне улица имени 23-го сентября) пересекалась с улицей Луначарской. Эта улица начиналась от Володарской и заканчивалась на берегу реки Унеча против деревни Песчанка.

Сейчас эта улица выгляди так: от Володарской и до Ленинской – это улица Луначарского, а от Стальной и до поймы – Совхозная.

Если со Стальной улицы повернуть вправо и пойти по Луначарской, то будут только частные дома, и лишь, в пойме по правой стороне одиноко стоит неуклюжее деревянное здание с множеством каких-то сараев. Это была ветеринарная лечебница и контора ветеринарной службы Унечи. Лечебница стоит на самом краю надпойменной террасы. Дальше – пойма и дорога на брод через реку. А дальше – Песчанка. Самое приятное то, что через реку сохранился пешеходный мостик.

Недалеко от Стальной в сторону лечебницы в одном из домов (сейчас это дом №19 на Совхозной) располагалась детская молочная кухня, откуда мне приносили всякие вкусные вещи.

Если свернуть со Стальной улицы налево и пойти по Луначарской, то до Ленинской – тоже одни частные дома.

Участка улицы Луначарского между Стальной и Ленинской сейчас не существует. Сейчас здесь все застроено многоэтажными жилыми домами, а направление улицы спрямили и назвали улицей Попова, которая уже не стыкуется с продолжением улицы Луначарского, а выходит прямо на главную площадь Унечи…

 

У Сергея Михайловича Ложечко были удивительное чувство юмора, ирония и самоирония. И в повести «Дети войны, или подранки» этот юмор тоже присутствует. Предлагаем вам фрагменты из книги.

          «Майер – бессменный контролер в клубе на всех мероприятиях. Его знала вся Унеча. Когда он стоял на контроле у входа в зал, возле него собирались малыши, любители кино, но не имевшие средств в размере десяти копеек, чтоб купить билет.

Казалось, никоим образом нельзя проникнуть в зал, но неожиданно  уже перед самым началом демонстрации фильма, Майер покидал свой пост и отлучался за дверь соседнего фойе, стоял там минуту и выходил, а у входа в зал уже никого не было. Все быстро вбегали в зал и рассыпались там по свободным местам, боясь, что «грозный» Майер найдет и выгонит. Но «грозный» Майер только разводил руками и улыбался.

Среди мальчишек эта отработанная операция называлась «прорыв»».

 «И клуб, и парк, и библиотека, и ДСО «Локомотив» были в структуре Райпрофсожа.

В обязанности мамы входили расчет и выплата зарплаты, работающим в этих организациях. Майеров любил прийти, когда уже никого не было, протирал очки и тщательно расписывался.

Однажды Майер спросил маму:

- Почему ваши дети не хотят ходить в кино бесплатно? Директор сказал, что своим работникам можно. Сейчас так дорого…

- Вы же не знаете моих детей.

- Людмила Ёсифовна, - так он звал маму. – Пусть они назовут фамилию и все. Я же знаю вашу фамилию.

Поборов робость, я попробовал вариант Майера, назвал фамилию и он пропустил меня в зал.

Прошло несколько дней. Майер спрашивает у мамы:

- Людмила Ёсифовна, сколько у вас детей?

- Двое. А что?

- Сегодня у меня прошло одиннадцать Ложечек».

         «Руководителем школьного драмкружка приглашен Полторацкий, который уже несколько лет успешно ставил спектакли на клубной сцене. И вот он у нас. Он сразу замахнулся на классику, решил поставить «Цыганы» по Пушкину. Самое неожиданное в этой постановке было то, что исполнять роль Алеко предложили мне.

Вообще-то моя артистическая карьера началась давно. Ещё в детском саду мне доверяли изображать волка. Я так старался, что однажды укусил Красную Шапочку.         

Играл я роль Вани в «Аттестате зрелости».  Правда, я произносил там всего одну фразу, но, зато, какую! Я обращался к больному учителю: «Примите уверения в совершеннейшем к вам почтении, любви и уважении». Вот, и весь мой текст.

Содержание этой трагической пьесы («Цыганы» А.С. Пушкина ) всем известно, поэтому только несколько слов об актерском составе. Земфиру играла Тамара Балакирева, старика – Лёня Хомченко. Я старался, как мог, а вернее, как учил Полторацкий.

Когда я начинал свои монологи, в зале происходило оживление. «Принимают, как Игоря Ильинского», - думалось мне. А когда Земфира укачивала в кроватке ребёнка и пела: «Старый муж, грозный муж», в зале стоял уже хохот. Лёня Хомченко так вошел в роль старика, что сидя у костра, сооруженного из лампочки и газет, закурил самокрутку. Потом он увидел в первом ряду директора школы, спрятал самокрутку в рукав и сказал, обращаясь прямо к директору:

- Иван Васильевич! Я не в затяжку. Так велено.

Хохот продолжался в течение всего спектакля.

В финальной сцене, где мне пришлось убивать кинжалом любовника Земфиры, случился казус – сломался картонный кинжал. Я повертел его и выбросил. Я мне ещё убивать Земфиру. Чем? И я решил убить её просто кулаком. Она упала на пол. Зал сначала молчал, потом в тишине кто-то крикнул:

- Правильно! Так ей и надо.

После этого аплодисменты долго не смолкали.

Потом Тамара-Земфира вспомнила, что она не сказала свою последнюю фразу, встала во весь рост и молвила:

- Умру, любя!

И рухнула на пол.

Что ту началось: аплодисменты, хохот, свист. То ли жалели Земфиру, то ли одобряли мой поступок.

Уже потом мне одноклассники говорили:

- Молодцы! Уморили со смеху.

Вот такой у Пушкина сюжет, и мы Пушкина не подвели».