Скорбная дата 22 июня 1941 года стоит особняком в жизни каждого русского человека.

Этот день напоминает нам обо всех погибших в боях, замученных в фашистской неволе, умерших в тылу от голода и лишений. Мы скорбим по всем, кто ценой своей жизни выполнил святой долг, защищая в те суровые годы Отечество.

Как это было, что почувствовали люди, услышав страшную новость о начале войны, каковы были их первые действия – всё это мы сможем узнать из первоисточников – воспоминаний наших земляков, которые хранятся в фондах Унечского краеведческого музея. Материалы публикуются в авторской редакции.

Из воспоминаний Дмитроченко  Марии Яковлевны, уроженки д. Воробьёвка: «К началу войны наша семья жила в Унече по ул. им. Семашко, сейчас это улица Транспортная. Помню, как под утро 22 июня загорелась нефтебаза, а в 12 часов дня объявили, что началась война. Налетели немецкие самолёты, бомбили в основном станцию».         

Яркими и драматическими воспоминаниями делится Людмила Аркадьевна Татаринова, жительница Унечи:

 «Словно вчера, перед глазами всплывает картина: воскресенье, солнечный день, я с соседскими детьми играю на улице, по радио передают выступление Молотова о начале войны. Мы бежим домой с криками: «Война, война началась!». Мама, услышав это, изменилась в лице. Тогда мы ещё не понимали значение этого слова. Его страшный смысл узнали позже.

Война обрушилась на советскую землю, поглотив и наше детство. Пропала беззаботность. Началась спешная эвакуация, ведь  враг продвигался быстро.

Мы остаёмся в Унече, собрав самое необходимое с бабушкой и мамой, Ксенией Приходько, уходим к родственникам в посёлок Новый Быт (сейчас там дачи).

В первые недели войны в нашем городе в здании школы №41 (сейчас №5) был расположен госпиталь. С приближением линии фронта к Унече, этот госпиталь был эвакуирован. В августе участились начавшиеся ещё с первых дней войны налёты бомбардировщиков на Унечу. Уже к 17 августа 1941 года немецкие войска вошли в город. Начались два долгих года оккупации. Во время бомбардировок летом 1941 года Унеча очень пострадала. Сгорели практически все здания.

По одному из первых доносов была застрелена мать семейства, в доме которой был найден радиоприёмник, в эти же дни расстреляна председатель Павловского сельсовета. В районе нынешнего мясокомбината в двухэтажном доме была организована тюрьма. Забрали мою подружку—темноглазую, круглолицую Сонечку с матерью. Фашисты начали сгонять еврейское и цыганское население, заставляя рыть ямы, которые впоследствии станут для них братской могилой».

 Воспоминания Шпинькова Василия Гермогеновича, уроженца д.Казащина.

       «22 июня с утра пораньше по радио было объявлено начало войны. (В сёла сообщения о войне начали поступать позднее. Тогда в деревнях радио не было.) Это было воскресенье. День был пасмурный, а в обед даже пошёл мелкий дождь. Мы сразу как-то не верили этому в связи с тем, что у нас же есть договор с Германией о дружбе и ненападении на десять лет.

        Везде загремели лозунги: «Всё для фронта, всё для победы над врагом…». Без промедления началась мобилизация на войну людей и лошадей. В газетах  и по радио было обращение Сталина к народу.      

        На войну стали работать от старого для малого. Я, подросток, отвозил в военкомат призывников, доставлял военных лошадей.

        Были образованы  отряды самообороны, но оружия нам так и не дали.       Колхозный скот весь угнали на восток в Пензенскую область. Кормить там его было нечем и скот погиб от голода. Возле Найтопович мы спешно построили ангары для самолётов, но они так и не появились ни с запада, ни с востока.

        Для защиты Унечи с воздуха было поставлено две батареи по три пушки: одна – с юга, где теперь телевышка, вторая – с северной части города, где теперь завод «Тембр».

        Обе эти батареи немцы разбомбили. Первый налёт с воздуха совершил одинокий немецкий самолёт, вероятно, разведчик, и сжёг одной бомбой нефтебазу. Зенитчики вели по нём огонь, но всё это впустую, снаряды по три штуки вместе рвались далеко позади самолёта. Зенитчики лишь выдали самих себя, что привело к тому, что при очередном налёте они были уничтожены.

        Троих зенитчиков похоронили на старом бельцовском кладбище, троих – на Песчанском.  Я участвовал в похоронах зенитчиков на бельцовском кладбище.

        Итак, Унеча оказалась беззащитной с воздуха. 12 августа они свободно налетели на Унечу, разбомбили военный городок, сенобазу, станционные пути и всё, что прилегало к станции, в т.ч. военные эшелоны и начало улиц им. Ленина, Октябрьской, почти до самого госбанка (ныне это музей).

       Оставшиеся в живых зенитчики с уцелевшими пушками ночью 14 августа уехали в сторону Погара. В это же время началась эвакуация людей из Унечи. Поезда шли один за другим в сторону Погара. Люди не помещались в вагонах, часть из них ехала на крышах.

       Чтобы остановить немецкое наступление, мы начали копать противотанковый ров; это по дороге на Писаревку и дальше – на Мглин.

       Вот там-то 17 августа на нас двинулись немецкие танки с чёрными крестами на броне. Дорога пока оставалась неперекопанной. Впереди их сначала промчались мотоциклисты, их никто не останавливал. Затем подошли танки с открытыми верхними люками. Танки остановились и из них стали выпрыгивать молодые танкисты с жизнерадостным, весёлым видом.

       Потом вылез из машины окружённый толпой солдат  генерал в погонах и крикнул: «Русиш гутен таг…». Молодой переводчик переводил его речь. Он сказал: «Вы не бойтесь, мы пришли вас не убивать, а скорей освобождать от жидовской кабалы и от сталинской тюрьмы. Ваша земля будет отдана вам. Будьте благодарны нашим солдатам, так как они борются за вас и вашу родину».

         Помню, как наши отступали через Унечу. Одна часть нашей 13-й армии шла из Песчанки (впереди танки). Она прошла мост и двигалась по улице Ленинской, перешла через переезд, который был возле вагонного участка, на посёлок Решающий, а затем по улице Пушкина пошла на переезд, что возле мелькомбината. Потом, повернув на юг, прошла до шестого километра по железной дороге и повернула влево через лес по направлению к д. Рябовка. Другая часть армии пошла по улице Иванова, дошла до железнодорожного переезда, что на х. Козлихин, натолкнулась на сторожевой пост, танкетку. Танкетка была сожжена огнём из бутылки с горючей смесью. Солдаты прямо по железной дороге пошли в сторону Брянска.

        Из-за отсутствия горючего было брошено два танка: один, не доезжая реки, что возле кладбища, другой – на посёлке Решающий. Раненых  несли на носилках. Одного вынужденно оставили в доме Соломахо по ул. Пушкина. Это был лейтенант Ткаченко. Он не вынес тяжёлого ранения и сам себя застрелил. Его похоронили в лесу, где теперь новое бельцовское кладбище. Он-то и явился основателем этого кладбища.

        Тяжёлые пушки (122 миллиметровые) тянули на больших тракторах, снаряды везли на автомашинах, но из-за недостатка горючего пришлось всё это бросить. Многие машины со снарядами просто поджигались и так снаряды были взорваны».

Вот как вспоминает то время Исакович Полина Моисеевна, уроженка г.Унеча:

"Лето 1941 года. Война. Мне 5 лет. Помню, как бомбили Унечу, горели цистерны на станции, стояло черное облако над городом. Все были напуганы. Глядя на встревоженных взрослых, нам, детям, становилось еще страшнее. Неизвестность. Началась экстренная эвакуация. Семьи железнодорожников (детей, женщин, стариков) посадили в товарные  вагоны (телятники) и отправили в удаленные от фашистов районы. Подчас насильно. Многие относились к эвакуации скептически, расценивая это как бегство. Кто-то не хотел оставлять свои дома и нажитое имущество. В том числе и наши  родственники по материнской линии Ошеровы ехать с нами отказались. Они собрали пожитки и отправились на лошадях в сторону Стародуба, но наткнулись на немцев и были возвращены в Унечу.  

Нас же эвакуировали в августе 1941 года, когда немцы были уже на подступах к городу. Вещей взяли с собой очень мало, думая, что война продлится недолго. Почти весь состав эвакуировавшихся состоял из женщин и детей. Спать приходилось на наспех сколоченных полках-нарах. Но и их хватало не всем, поэтому многие располагались прямо на полу. Окон в вагонах не было, лишь наверху маленькое световое окошечко. Ехали в темноте, зажигать спички было нельзя. С наступлением темноты всё делали наощупь. Помню, однажды ночью закричала женщина. Она не обнаружила рядом с собой своего ребенка. Все матери стали в темноте искать своих детей. Мама не обнаружила меня. А я, маленького роста ребенок, перекатилась во сне через нескольких женщин и детей и оказалась возле чужой женщины. Как это произошло, не знаю. Но я тогда очень испугалась и этот эпизод на всю жизнь запомнила».

         Из воспоминаний уроженца Унечи Киршина Юрия Яковлевича:

«Когда началась война, я находился в пионерском лагере в 15 километрах от Унечи. Одним из руководителей пионерлагеря был некто молодой человек.  Перед отъездом на фронт отец и ещё один доброволец приехали проститься со своими детьми. Устроили митинг. Выступал руководитель пионерлагеря, выступали мой отец и другой доброволец. Прощание было тяжёлым. Я плакал, у отца выступили слёзы, которые я увидел впервые.

В августе 1941 года немецкие войска оккупировали наш город. Через какое-то время всем евреям было приказано никуда из города не уезжать. Они были обязаны носить на одежде шестиконечную звезду из белого полотна. Немцы и полицейские разжигали ненависть к евреям. С ними было опасно общаться, да и разговаривать с ними запрещалось. Затем всех евреев арестовали и поселили на птицекомбинате. Вскоре евреи были расстреляны».

Своими воспоминаниями делится Киселев Герман Петрович, уроженец г.Унеча.

   "Великая Отечественная война для меня началась 22 июня 1941 –го года в 12 часов дня, когда я с матерью слушал по радио у соседей речь В.М. Молотова. Тогда радио было не у всех, но о важном сообщении правительства знали все, тем более, что день 22-го июня был выходным.

   У нас на постое стали жить два военных летчика. Каждое утро они на легковом автомобиле «эмке» уезжали на аэродром и поздно вечером возвращались, молодые веселые ребята. Пару раз они брали меня с собой на аэродром. Он располагался в районе деревни Песчанка. Меня усаживали в одну из кабин двухместного двухплоскостного самолета, давали банку сгущенного молока и оставляли одного наслаждаться запахами боевого самолета и собственными воображениями.

      Немецкие войска вошли в Унечу довольно быстро уже в августе 1941-го года.

Организованной   эвакуации населения не проводилось. Уехали в основном семьи городских руководителей и ответственных работников железнодорожного узла. Часть населения перебралось на жительство в близлежащие села - Унеча опустела. На всей нашей Крестьянской улице осталось чуть больше десятка семей.

     За несколько дней до прихода немцев в городе перестала действовать всякая административная власть. Мастерские, магазины, склады – все было брошено на произвол судьбы. Люди начали растаскивать их содержимое по домам. Тащили что нужно и не нужно.  Окна и двери всех организаций были раскрыты, ветер гонял по улицам исписанные листы документов. Справа от железной дороги за брянским переездом были расположены хлебный элеватор, склад соли и другие склады. Во время отхода наших войск элеватор сожгли, соль залили водой, часть содержимого других складов вывезли.  Население долго растаскивало полусгоревшее зерно, а замоноличенную соль дробили и уносили по домам.

   Я принес домой несколько пачек тетрадей, несколько коробок карандашей, ручек с перьями, из книжного магазина взял сказки Андерсена, арабские сказки, сказки дядюшки Римуса, ещё какие-то детские книги. Эти книги долго перечитывались и хранились у меня.

     Когда стала слышна канонада, жители стали уходить из Унечи. Вместе с матерью и приехавшей к нам бабушкой Екатериной Николаевной Воеводиной и вместе с другими, мы пошли от брянского переезда по шоссе на деревню Рюхово, но не дошли и остановились в деревне Рябовка.

    Сейчас Рябовка  захирела, а тогда это было богатое село  с крепкими  домами и большим каменным зернохранилищем, недалеко от шоссе.

    Война прошла буквально через меня, вначале с запада на восток, а затем через два года с востока на запад. В Рябовке немецкий танк проехал через окоп, где мы все сидели, так что матери пришлось меня откапывать, а спустя два года в марте 1943 года при воздушной бомбежке Унечи советская бомба разорвалась рядом с окопом, где мы прятались, меня оглушило, а вот соседи, которые прятались рядом, погибли.

   Интенсивная стрельба была в районе Рюхово. Выбравшись из окопа, мы побежали к зернохранилищу в надежде там укрыться. В зернохранилище собралось много народа: жители Рябовки и пришедшие из Унечи. Немецкие солдаты прошли через село, зашли они и  в зернохранилище. Среди немцев были финны, которые   по отношению к населению были более агрессивны,  чем сами немцы. Когда все утихло, в  Рябовку, свернув с шоссе, въехали несколько немецких танков. Танки остановились, а их экипажи – молодые немцы в черном обмундировании, на костре стали готовить себе еду. Вся ребятня выбежала поглазеть на пришельцев, танкисты оказались лояльны к детворе – угощали конфетами, я впервые увидел и попробовал апельсин».

  Вспоминает Шпинькова Нина Андреевна, жительница с.Найтоповичи:

"17 августа 1941 года фашисты оккупировали Унечу. А к нам в село пришли немцы 19 августа в теплый солнечный день.

Мы с братом были одни дома, мне 3 года, а брату 5 лет. Мама со старшими братом и сестрой работали на колхозном поле. Сначала мы были удивлены и даже рады, что так много едет машин и мотоциклов с колясками, заполненные солдатами (до этого в селе не было машин), поэтому для нас, детей, это отложилось в памяти очень четко.

Через некоторое время нас охватил какой-то ужас от такого количества людей в форме, говорящих на непонятном языке, мы спрятались в сарае и в щелку наблюдали за происходящим. Во двор пришел солдат в камуфляжной форме, залез на угол нашего дома и краской что-то написал.

Взрослые вернулись с поля, и, почти одновременно во двор ввалились человек 7-8 немцев. Они заняли нашу хату, а нас прогнали в сарай.

Немцы ловили кур и тут же отрубали им головы. Нам детям было очень страшно. Я кричала, а мама пыталась меня успокоить, боясь гнева и без того раздраженных чужаков. Немцы менялись, одни уходили, другие занимали их место".

Мы узнаем танкиста на любой фотографии. Шлем - отличительная деталь его одежды.

О том, почему для танкового шлема в Советском Союзе был выбран именно такой силуэт и форма, сказать трудно. Известно лишь, что знакомый нам танковый шлем появился еще в 1934 году, при этом он претерпел до Второй мировой войны еще ряд модернизаций.  Долгие годы основная функция шлема заключалась лишь в защите головы танкиста от случайных ударов внутри танка.

Но вскоре он стал не только защитным атрибутом, но и связью с командным пунктом.

Радиооборудованием авиационного типа шлем начали оснащать только в конце 1942 года, после чего его и переименовали в шлемофон, а в простонародье новая версия танкового шлема получила прозвище «говорящая шапка».

Согласно техническим условиям существовало несколько вариантов шлемов для советских танкистов – кожаный, крытый кирзой, из кирзы и меховой. Кожаный шлем танкиста шили из черного шеврета, в качестве подкладки использовалась темно-синяя байка. Ото лба к затылку по куполу шлеме располагались три валика, выполнявших роль амортизаторов, в передней части располагался налобник. С боков шлема также были или один валик, который пришивали по центру, или три, расположенные веером. Обязательным элементом советского танкового шлема были клапаны, которые призваны были защищать уши танкиста. Все валики или ребра наполнялись конским волосом, в более поздних моделях шлемов для этой цели уже использовались синтетические волокна. Уже в годы Великой Отечественной войны в увеличенных пазухах и специальных карманах на клапанах шлема стали размещать радиооборудование. В комплект гарнитуры танкистского шлемофона входили телефоны, ларингофоны, шнур с разъемной колодкой. Кстати, ларингофон — это микрофон, применяемый  при очень сильных акустических шумах. Располагаясь в области гортани, он преобразует колебания кожи во время разговора в электрический сигнал. Таким образом, находясь в танке солдаты могут отдавать приказы и слышать друг друга, несмотря на рев двигателя.

Советский танковый шлемофон, как собственно и вся советская военная машина отличались неким консерватизмом, по этой причине за 80 лет своего существования они практически не изменились.

Карандаш, ложка, часы, нож — вещи для современного человека совершенно обычные. В годы Великой Отечественной войны эти и многие другие простые предметы имели для фронтовиков совершенно иную ценность.

Важным элементом снаряжения солдата является нож. Этот инструмент, в зависимости от ситуации, может использоваться в бытовых целях или применяться в качестве оружия. 

Армейский складной нож — это самая универсальная вещь на свете. Можно консервы открывать, шурупы закручивать, а при желании провода перерезать во время диверсии.

Очень сложно точно определить момент его появления в солдатском ранце. «Складник» — это не оружие, а чисто бытовой предмет. Он состоит не на вооружении, а на снабжении. И точно сказать, когда этот «хозбыт» стал штатным (то есть выдаваемым каждому солдату в обязательном порядке) просто не возможно.
Но чаще всего небольшие ножички продавались в «солдатских лавках», присылались родными из дому, а также служили предметом обмена среди сослуживцев.

Перочинный нож в стандартное снаряжение также не входил, поэтому имелся далеко не у всех советских воинов. Этот нож относится тоже к типу складных – острое лезвие складывается в рукоятку, уменьшая вероятность порезов и травм. Конечно, солдаты использовали его не по прямому его назначению. Перочинным нож так и называется, что прямое его предназначение – приводить в порядок перья для письма. Когда не было шариковых ручек, писари использовали гусиное перо, которое быстро приходило в негодность – пушилось и расслаивалось. Его надо было восстанавливать, так и появился небольшой складной резак, которым его подтачивали.

Часто перочинными называют любые складные ножи, но это неверно. У оригинального перочинного ножа лезвие откидывается в обе стороны, что делает его удобным и для левши, и для правши.

Основным оружием советских солдат в годы Великой Отечественной войны были, конечно же, пушки, пулеметы, винтовки и автоматы. Но когда это оружие выходило из строя, когда заканчивались патроны, когда начиналась жесточайшая рукопашная схватка, в руках советского бойца появлялся его последний аргумент: армейский нож НА-40 (нож армейский образца 1940 года), известный так же, как нож разведчика НР-40, или в просторечье – красноармейская «финка», «финач».

У этого знаменитого ножа действительно много названий, данных ему конструкторами, владельцами и почитателями. Появился он в рядах нашей армии в 1940 году, после войны с финнами, и также вошел в историю вооружения Великой Отечественной войны. Это был небольшой кинжал, который носился на поясе. Получали такие ножи не все, потому что их было мало. Но зато в ходу были самодельные  "финки" с наборной рукояткой. Эти цветные рукояти считались шиком. Пластмассу для них брали со сбитых самолётов и другой военной техники. Среди солдат считалось, что такой нож убережет от любой беды и принесет победу в рукопашном бою.

Несомненно, как и многие другие «изделия вспомогательного назначения», НА-40 / НР-40, перочинные и складные ножи внесли не самый заметный, но значимый вклад в приближение Великой Победы.